Завтра. Сборник коротких рассказов

В конце концов я, обессиленный, упал на землю, и кажется, небосвод рухнул следом, прямо мне на голову. Не ведаю, как попал обратно в свою хижину. Знаю только, что наутро мы нашли покойников на тех же самых местах, в тех же самых позах. Туземцы спокойно прибирались возле костра, даже не подозревая, как весело провел я ночью время в компании, чудней которой я не видывал. Им предстояла вторая часть обряда – возвращение тел на свои места. А я ходил между мертвых, не желая прощаться, не в силах тронуть их одежды, чтобы не смахнуть пыль, осевшую на складках. Когда она опустилась туда, во время нашего танца? Я подошел к старику и заглянул ему в лицо. Веки его были плотно прикрыты. Пергаментная кожа с темными пятнами обтянула маленький череп, зубы снова оскалились. «Где же твоя улыбка? – спросил я. – Куда утекла жизнь, которая кипела в тебе всего несколько часов назад?» Я вперил свой взор в его лицо, но оно оставалось непроницаемым. Это было лицо мертвеца. Но я знал, чувствовал: где-то там, в глубине, за решеткой ребер слышится шум океанских волн, там, в гуще цикламеновых зарослей трепещет стая колибри и бьется глухой ритм сотни барабанов, торжествующих не жизнь, но жизнь без смерти, гулко, без остановки, как сердце: тук, тук, тук.

Красное покрывало

Выставка открывалась в среду, и Бернар Вилларе запланировал посетить её, так как в Париж пришла глубокая осень, темнело рано и гулять по улицам становилось все неприятнее. Холод окутал улицы, фиакры двигались быстрее, чем обычно, ведь работы прибавилось: парижанам хотелось побыстрее добраться домой и погрузиться в любимое кресло с чашкой горячего какао или чего-то покрепче.

Мсье Вилларе не привык бесцельно шататься по продуваемым насквозь улицам, а его любимое место досуга – сад Тюильри – был закрыт, оттого-то он и обвел пожирнее объявление о художественной выставке в поддержку молодых дарований Франции. «Возможно, среди них найдутся новые имена, которые совсем скоро прославят нашу страну наравне с Матиссом и Моне», – подумал он, и в четверг, отобедав у Жирардо, месье Вилларе взял извозчика и покатил на Рю де Риволи, где располагался Салон.

С благодатным чувством он нырнул из промозглых сумерек внутрь, в ярко освещенный павильон, откуда в две стороны разбежались широкие коридоры, на стенах которых на тонких нитях висели полотна.

Не торопясь, он побрел вдоль одного из них, внимательно читая подписи. Работ, которые по настоящему тронули бы его сердце, он не увидел, по большей части они были либо претенциозными, либо заказными или попросту предсказуемыми. Одни художники тщетно взывали к ностальгии столичного жителя, изобразив пасторальные сценки, не добавив к ним ничего нового. Те же ведра и горшки, все те же озера и леса, подколотые юбки доярок, вечер в бараке, завтрак в таверне. Все это было уже видано, давно прочувствовано и ему захотелось зевать.

В следующем зале неведомый художник решил прослыть оригиналом и, взяв за основу парижских бедняков, наделил их чертами, которыми они по определению не могли обладать. Вот сидит попрошайка, а в глазах – платоновская мудрость. «Возможно, автору и удалось разыскать этот невероятный экземпляр где-нибудь на задворках парижских катакомб, – думалось Бернару, – но как много мудрецов, сидящих на паперти, мне встречалось за всю мою жизнь?»

Впрочем, одна работа его все-таки заинтересовала. «Красное покрывало», – прочел Бернар на квадратной карточке под самой рамой и остановился. Было что-то в этой картине, что заставило его внимательно ее рассмотреть. Молодая женщина, изображенная со спины и полностью обнаженная, стояла, прикрывшись спереди объемным покрывалом алого цвета. Толстый шлейф обрамлял ее стан сзади, оставляя взгляду лишь голую спину медового оттенка и часть округлой ягодицы. Лицо ее было скрыто. Хоть она и держала его в профиль, но темный локон занавесил эту часть. Остальная часть густых волос была забрана кверху, словно ей было жарко. И мягкая линия подбородка убегала от утонченного затылка, прячась под агатово-черную прядь, а сумрак комнаты поглотил остальное, оставив восхищенному взгляду Бернара лишь светлое пятно нежной спины с неземным ландшафтом изгибов и подъемов.

Простояв перед картиной порядка десяти минут, он решил, что пора уделить внимание и другим работам, и пошел дальше. Но он не мог сконцентрироваться ни на чем другом. Из головы не шла незнакомка, девушка без имени, неизвестная красавица, а может и вовсе ничем не примечательная особа, когда-то позировавшая в холодной мастерской под самой крышей. И выходила, подбирая пыль своей попоной, на хлипкий балкончик, смеясь прокуренным голосом над неуместными шутками начинающего художника. И куталась сильнее в красное покрывало, дыша на озябшие руки, горела одиноким красным огоньком в парижских сумерках.

Вернувшись домой, он сразу лег спать, но заснуть было выше его сил. Рой вопросов взмывал в голове, как снежинки в стеклянном шаре. Кто она? Сколько ей лет? Где-нибудь имеются другие ее портреты, где видно ее лицо? Она натурщица? Возлюбленная художника?