Завтра. Сборник коротких рассказов

С того дня месье Вилларе потерял покой. Ночами он ворочался в своей постели, терзаемый странными снами, где реальность, плотно переплетенная с вымыслом, создавала мир, в котором он был счастлив. Вновь и вновь крутилась перед ним незнакомка в ярком покрывале, то приоткрывая части своего безупречного стана, то вновь набрасывая на них покров. Она дразнила его, манила его, она была той самой, которая рождается для того, чтобы лишить покоя мужскую плоть, мужской рассудок, низвергнуть с пьедестала добродетели в пучины бесчестия. Но ни разу за все ночи она не открыла ему своего лица.

Через две недели месье Вилларе вконец обезумел. Лишь утро стучалось в окно, он вскакивал с постели, борясь с соблазном броситься вон из квартиры в одной лишь пижаме. Ему стоило больших трудов дождаться полудня, когда двери выставки открывались вновь. Он шел туда и проводил часы, разглядывая портрет неизвестной в красном покрывале, заучивая каждую черточку ее тела, каждый изгиб и каждый мазок, из которого состояла его возлюбленная. Лишь она наполняла его досуг, его страсть, его жизнь.

В какой-то из дней месье Вилларе осенило: «Да что же это я, прихожу сюда да глазею на нее, а со мной – еще сотня других глаз. Куплю ее! Какой же я глупец, что не догадался это сделать в первый же день». И с надеждой, что не опоздал, он быстрым шагом подошел к смотрителю и, робея, обратился к нему:

– Скажите, вон та картина, она продается?

– Здесь все картины продаются, мсье. Это же салон, а это – молодые художники, им только это и нужно!

– Замечательно, – выдохнул Бернар. – Распорядитесь, чтобы мне ее доставили по адресу…

– О, мне очень жаль, мсье, но вы не сможете получить картину раньше, чем она посетит остальные выставки в Европе. Сначала Барселона, затем Рим, Лондон и дальше…

– Но как же так? – с досадой воскликнул Бернар.

– Сожалею, но таковы правила.

Ему ничего не оставалось, как отправиться домой, бросив последний взгляд на картину. «Увидимся завтра» шепнул он ей чуть слышно.

Но назавтра, когда он подошел к дверям Салона, то увидел вывеску, возвещающую о том, что выставка закрылась раньше срока и отправилась в турне по Европе. «Приносим свои извинения», – прочитал Бернар и в ярости притопнул ботинком. Он ошалело уставился на стекло, за которым зияла пустота. У него было чувство, словно он лишился части своего тела, настолько ощутима была потеря. Это было подлое воровство, иначе не скажешь! Его лишили самого дорогого, что он позволил себе иметь в кои-то веки! И вдруг он вспомнил, что даже не оформил покупку своей картины, лишь на словах дав обещание ее приобрести. Правильно ли понял его распорядитель, поставил ли пометку, что картина зарезервирована? Он стал громко стучать в дверь, и на шум вышла женщина. После долгих препирательств на руках у Бернара был адрес художника, имя которого хорошо впечаталось в его память.

Вскоре он уже стоял перед невысоким домом и стучал в хлипкую дверь. Вышла хозяйка.

– Так он умер! От чахотки, лет эдак пять назад, – ответила она, когда он справился о художнике.

– Умер? Но ведь его картины были выставлены в Салоне.

– Дела ведет его тетушка, она живет где-то в предместье Парижа, адреса я не знаю.

Это был конец. Единственный человек, который мог раскрыть личность прекрасной незнакомки, мертв. Надежды не осталось. Вернувшись домой, он переоделся в халат и пролежал так ровно три дня, не желая ни есть, ни даже пить свой любимый бурбон. Служанка вскоре перестала донимать его, решив, что хозяину, по всей видимости, необходимо самому вернуть себя к жизни. Спустя три дня Бернар поднялся и вышел на улицу. Он прошел ровно пять километров от Лу Рояле до Порта де ла Шапель, затем вернулся и лег спать.

Так он поступал каждый день на протяжении нескольких недель. Он бродил по улицам, вглядываясь в женские лица, пытаясь узнать спину, профиль, подбородок. Он изучил все возможные типы женского лица: узкие, заостренные, пухлые, размытые, точеные, громоздкие, миловидные. Мсье Вилларе краснел от стыда, мысленно раздевая каждую девушку, похожую на предмет его страсти, но тут же бросал это занятие, понимая, что, скорее всего, ему никогда не удастся отыскать ее, и эта обреченность совершенно изменила его характер. Теперь он был далек от того, чтобы наслаждаться жизнью, как раньше. Он стал замкнутым, нелюдимым, обходил стороной рестораны и бары, куда раньше захаживал, перестал отвечать на письма и приглашения. Он проживал свои дни в ожидании момента, когда его любовь, обрамленная золоченной рамкой, вернется к нему и расскажет все-все, что повидала на своем пути. Он поселит ее на стене у окна, чтобы хоть немного осветить и приоткрыть ее лицо, и станет любоваться на нее, умоляя лишь об одном. И возможно, в один день она сжалится над ним и, кокетливо дернув плечиком, все же подарит ему луч счастья. Когда-нибудь она обернется к нему. И тогда, тогда…