Проходит несколько часов. Кто-то берет тебя за руку. Значит, у тебя есть рука. И следовательно, ты не птица. Ты, должно быть, под наркотой – отменной и первоклассной наркотой типа ЛСД, которой ты никогда не пробовал, хотя Зои постоянно уговаривала тебя закинуться «кислотой» и совершить вместе с ней вояж в мир иллюзий. На миг тебя охватывает печаль: тебе безумно жаль, что ты не умеешь летать, безумно жаль, что ты так и не попробовал ЛСД. Тебе безумно жаль, что ты…
Нет, не то! Не то! Ты скорбишь, ибо знаешь, что ты – прах и в прах возвратишься. Ты не умираешь, но каждый шаг в этой жизни приближает тебя к смерти.
Тебе тридцать один год. Ты единственное дитя Рю и Э Ран Ли Ватанабэ – коммерсанта и преподавательницы текстильного дизайна. Ты родился в Нью-Джерси. У тебя двойное гражданство. Ты работаешь в калифорнийском Венисе на бульваре Эббот-Кинни в компании «Нечестные игры». У тебя на столе табличка:
Маркс Ватанабэ
Укротитель коней
Ты прожил не одну жизнь. Прежде чем ты стал укротителем коней, ты был фехтовальщиком, чемпионом по шахматам и актером. Ты американец, японец и кореец, а точнее никто из них. Ты – гражданин мира.
Ты – больничный пациент. За тебя дышит аппарат искусственной вентиляции легких. О том, что ты еще жив, сигнализируют волны на экране прикроватного монитора.
Ты не бодрствуешь, но и не спишь.
Ты все видишь и слышишь.
Но ты многое позабыл. У тебя нет амнезии, но тебе никак не припомнить, что привело тебя в эту больницу и почему тебе не стряхнуть оков забытья.
А ведь у тебя отличная память. На работе постоянно твердят: «Ступай к Марксу. Он знает». Ты знаешь. Помнишь самое тривиальное: имена и лица людей, их дни рождения, названия песенок, номера телефонов. Помнишь нетривиальное: пьесы, стихи, актеров с ярко выраженным амплуа, значения непонятных слов и внушительные отрывки из романов. Помнишь имена родителей и детей своих друзей, клички их домашних питомцев. Помнишь топографию городов, расположение номеров в гостиницах, игровые уровни, шрамы на телах бывших возлюбленных, неловкие моменты, когда ты говорил что-то неуместное, и одежду на встреченных тобой людях. Помнишь Сэди в день вашего знакомства: ее расчесанные на пробор волосы, заплетенные в две длинные косы на манер Брунгильды, черное на бретельках платье с поддетой под низ белой футболкой с короткими рукавами, красную фланелевую рубаху, повязанную вокруг талии, бордовые «оксфорды» на толстой подошве, прозрачные носки с розочками и маленькие овальные солнцезащитные очки с желтыми стеклами – хит той весны.
– Маркс, верно? – спросила она, протягивая руку. – А я – Сэди.
– Я тебя знаю, – улыбнулся ты. – Я играл в созданные тобой игры.
Она оглядела тебя поверх желтых очков.
– Ты считаешь, можно узнать человека, сыграв в написанную им игру?
– Да. Лучшего способа и не придумать. По моему скромному мнению.
– И что же ты обо мне узнал? – усмехнулась она.
– Что ты умная.
– Я дружу с Сэмом, так что это само собой разумеющееся. То же самое я могу сказать про тебя. Но что особенного ты узнал обо мне, сыграв в мои игры?
– То, что ты чуток не от мира сего. А еще – оригинально и интересно мыслишь.
Сэди, наверное, закатила глаза, но разве поймешь за этими очками!
– Ты тоже пишешь игры?
– Нет, только играю.
– Ну и как же тогда мне узнать, кто ты такой?
Память, осознал ты давным-давно, – игра, в которую человек с мозгами не набекрень способен играть постоянно. И выигрыш или проигрыш в этой игре зависит от одного: пустишь ли ты свою память на самотек или, крепко взнуздав ее, заставишь воскресить прошлое.
Итак, с чего же все началось?
Голубоглазыми невинными простаками, только что переехавшими в Лос-Анджелес, крепко сбитыми живчиками, смахивающими на пионеров-первопроходцев или исполнителей кантри-музыки. Не будь Уэрты семейной парой великанов и бывшими мормонами, унесшими ноги из Юты, они один в один походили бы на Сэма и Сэди.
Уэрты расхваливают свою игру, условно названную ими
– Разумеется, амнезия не бог весть что, – извиняется Шарлотта, – но мы так ее обыграем – небу жарко станет.
– Мы вдохновлялись первым