– Башка трещит после перелета, – пожаловалась Сэди, зевая. – Поеду-ка я домой. Похоже, я совсем разучилась водить. Прям горе-водитель какой-то. – Она крепко обняла Сэма, чмокнула его в щеку и направилась к двери. – Когда очнешься от наркоза после операции, я снова буду здесь. Люблю тебя, Сэм.
– Ф-фу, гадость какая.
Сэму не спалось, и он решил прогуляться, чтобы в последний раз ощутить себя нормальным двуногим человеком. К сожалению, его травмированная конечность превратилась в бесполезный придаток, нечего было и думать, чтобы ступить на нее, и Сэм передвигался на костылях. Поразмыслив, он похромал в детское отделение, где врачи так долго боролись за его несчастную ногу, которой через несколько часов предстояло уйти в небытие.
В приемном покое он заметил девчушку примерно такого же возраста, как и Сэди, когда Сэм с ней познакомился. Девчушка во что-то увлеченно играла в ноутбуке. «Если наш мир совершенен, то девочка играет в
– Тебе нравится? – спросил он.
– Устаревшая, конечно, – пожала плечами девчушка, – но мне нравится убивать зомби. А брат говорит, я похожа на Тень.
Сэм побрел в палату, и внезапно в бок ему удивительно болезненно впилась острая грань хрустального пресс-папье, которое он спрятал в карман. Вытащив маленькое сердечко, он расхохотался. Как же он негодовал когда-то на Сэди! С какой яростью разжигал в своей груди праведный гнев! Каким зрелым и взвешенным казалось ему тогда решение выкинуть Сэди из жизни, и каким беспомощно-детским и высосанным из пальца виделось оно Сэму сейчас. Однажды он попытался объяснить истоки их ссоры Марксу, но Маркс не разделил его негодования. «
Ему нестерпимо захотелось позвонить ей и обо всем рассказать, но он быстро унял свой порыв: Сэди устала и наверняка уже спала в детской комнатке рядом с родительской спальней, в кровати с мятно-зеленым балдахином и одеялами в цветочек. От мысли об этом на душе у Сэма запели птицы. Ради него его лучший друг вернулась в их город детства. Да-да, они его не одурачили. Он знал, почему Маркс так настойчиво советовал им открыть здесь офис и убеждал Сэма, что переезд в Калифорнию необходим для новой игры, для Сэди, для самого Маркса и Зои. Он знал, что они сделали это ради него, Сэма. Это он страшился очередной зимы, кривился от боли и боялся операции, которая для всех стала очевидной неизбежностью. Они беспокоились за него. Стремились упростить ему жизнь. И выдумывали для этого поводы и причины, вполне порой убедительные и основательные. И все это они делали не ради игры или компании, но ради него. Потому что любили его. Потому что были его друзьями. И Сэм испытывал к ним невыразимую благодарность.
Он разделся, аккуратно пристроил хрустальное сердце на тумбочке и натянул пижаму. Сочувственно взглянул на ногу – прощай, старина, – забрался в постель и задремал. И, как обычно случалось с ним в больницах, увидел во сне маму.
Первые месяцы после бегства в Лос-Анджелес Анна не работала. Она обивала пороги студий, пробуясь на роли в кинофильмах, мыльных операх и рекламе, но везде получала отказ. Когда она спросила агента, почему ей ничего не предлагают, тот ее успокоил: «Не бери в голову, Анна, им нужно к тебе присмотреться». Он уверял, что она выглядит значительно моложе своих лет, и советовал обновить резюме: «Напиши, что твой талант столь многогранен, что тебе по плечу роли от тринадцатилетних до сорокалетних».