– Да, вот, года идут, а все работа, работа! – Отодвинув от себя тарелку, опять запыхтел трубкой Аверинцев. – Времени о себе подумать нет. Вот, встретишь девушку хорошую, умную, интеллигентную, и сразу понимаешь – оно, семейное счастье…
– Вы все так говорите. Все гуляете. Но никто не женится, – хмыкнула я.
– Да? – оторопел Аверинцев.
– Да, – подтвердила я.
– Это же просто какое-то неверие в человечество!
Я пожала плечами.
– Факт остается фактом. – Я поддела вилочкой ломтик лимона, лежащий на блюдечке.
Аверинцев помолчал, а потом вдруг произнес:
– Ну я на тебе женюсь.
– Согласна, – не думая рассмеялась я.
– Не веришь? Тогда подаем заявление. Поехали. – Он встал из-за стола.
– Пошли. – Мне было все весело, а еще хотелось посмотреть, когда же этот смельчак спасует.
Он не спасовал. И заявление мы подали и поженились.
Потом, через несколько лет, я его спросила, почему он так поступил. Он не ответил, а переадресовал вопрос мне:
– Но ты-то, ты почему так поступила?
Я задумалась:
– Мне было интересно.
И опять не соврала. Кстати, этой привычки, скорее женской, чем мужской, преувеличивать, врать, приукрашивать и сгущать у меня не было с детства. Мне проще было говорить все как есть. Во-первых, не надо запоминать ложь, а во-вторых, неправда для меня была чем-то вроде несвежих манжетов белой блузки. Ну, то есть на первый взгляд все так замечательно сияет, а начнешь приглядываться – серо-грязные полоски на запястьях. Одним словом, врать мне было противно. Эта моя особенность сочеталась с другой чертой характера – я любила неожиданности. Есть люди, которые ценят прежде всего предсказуемость, и для них поворот пути – это источник переживаний. Для меня же все, что выходило за рамки обыденности и привычного распорядка, было удовольствием и развлечением. Интерес из разряда «чем же это все закончится» был одним из самых мощных рычагов, которые управляли моей жизнью. Думаю, отчасти этим объясняется мой такой скорый брак.
Брак, как оказалось, некоторое время можно было считать удавшимся. Сошлись два авантюриста, но если я была молодой и самонадеянной особой, которой было лестно подчинить себе этого интересного и удачливого художника, то Аверинцев, похоже, попался на свой же «крючок». Он не ожидал моего безрассудства, а надеялся, что верх возьмет девичья осторожность. Желание поинтересничать сыграло с ним дурную шутку. Впрочем, роман, который завертелся между нами после подачи заявления, убеждал нас обоих, что провидение порой бывает проворливее самой опытной свахи. Сначала нам вдвоем было забавно, потом хорошо, потом уютно, а потом нас поглотило влечение другу к другу. Все эти стадии мы прошли быстро и к венцу подошли парой с небольшим, но богатым опытом.
Моя жизнь мне нравилась. Окончив институт, я погрузилась в научную работу и изредка отвлекалась на написание статей. Я всегда была отличницей. Этакий перфекционизм, проявившийся еще в школе, в эти годы расцвел махровым цветом. К тому же у меня была уйма времени – ребенком обзавестись никак не удавалось, и, чтобы компенсировать эту неудачу, доказать себе и другим собственную состоятельность, я бросилась исследовать европейскую архитектуру Средних веков. Тему себе я взяла обширную, справиться с которой под силу было бы только опытному искусствоведу, имеющему множество публикаций. Но мне хотелось масштабности и размаха, хотелось поразить всех охватом материала. Сейчас я понимаю, что это рвение было обусловлено отсутствием материнских забот, это обычный уход от внутренней семейной проблемы. Но тогда я пропадала в библиотеках, музеях, сидела до поздней ночи за альбомами и иностранными журналами, переводя статьи.