Завтрашний день кошки

– Зато привычный. Жизнь вообще циклична. Насколько я понял, человеческое общество развивается следующим образом: делает три шага вперед (период процветания, когда в науке, в искусстве, в государственном управлении наблюдается стремительный прогресс), останавливается (период кризиса, к примеру, мировая война), потом отступает на два шага назад (период регресса, когда все забывается и рушится). В 476 году пала Западная Римская империя под напором варваров. И лишь в 1500-м наступил Ренессанс. Эту эпоху назвали очень точно, поскольку она возродила медицину, науку, живопись, скульптуру, архитектуру, литературу тысячелетней давности, законсервированные в Средневековье.

– Тысяча лет прошла впустую?

Я почесала щеку и все-таки задала мучивший меня вопрос:

– А сейчас человечество не вымрет полностью, как ты думаешь?

– В XVI и XVII веках эпидемии чумы грозили его уничтожить. Каждый раз спасало глобальное похолодание. Смерть отступала.

– Похолодание? То есть изменение климата может спасти людей?

– Во всяком случае, до сих пор они как-то выживали. В 1900 году швейцарский бактериолог Александр Йерсен открыл чумную палочку и создал противочумную сыворотку. Именно он заметил идентичность бацилл у человека и крысы, а также догадался, что переносчиками болезней могут быть блохи.

– Но ведь от нынешней чумы сыворотки нет, ты сам говорил, что она неизлечима.

Пифагор встряхнулся.

– Сейчас ты сама услышишь, на что способен человеческий гений при благоприятных условиях.

Он закрыл глаза, сосредоточился, и вдруг из смартфона на его спине полилось удивительное пение.

– Кто это? Откуда? Как тебе удалось включить музыку?

– Третий Глаз нашел в Интернете музыкальный ресурс, а я выбрал то, что мне нужно. Эту арию исполняет дивный несравненный голос, самый лучший на свете. Его обладательницу звали Мария Каллас. Ее больше нет, однако в записи сохранилось ее пение, ее переживание. Мы с тобой слушаем «Casta Diva» из оперы Беллини «Норма».

Пение доносилось из крошечных динамиков, встроенных в смартфон. Поначалу звук дребезжал, мне даже послышалось нечто, напоминающее мяуканье. Но потом окреп, обрел силу и выразительность. Я посмотрела на экран и увидела поющую красавицу с крупными чертами лица. Изображение было черно-белым.

Настоящее счастье!

Я вдруг поняла, зачем Пифагор перенимает и сохраняет человеческие знания и ценности. Голос Каллас взлетал, чисто-чисто выводил высокие ноты, а хор подхватывал ту же тему в другом регистре.

Как ни странно, я воспринимала музыку всем существом, вибрировала вместе с ней. Она наполняла меня положительной энергией, будто мурлыканье.

– Теперь ты узнала, почему я восхищаюсь ими, – заключил Пифагор.

Я подумала, что все это исчезнет, и мое сердце болезненно сжалось.

– Люди постигли значимость искусства, – продолжал Пифагор. – Хотя с практической точки зрения оно бесполезно. Его не съешь. Им не согреешься. В нем не уснешь. Оно не даст тебе ни богатств, ни новых земель. Однако именно в нем смысл их существования. А вот динозавры не оставили нам никаких произведений.

Прекрасная музыка струилась и длилась, потом прекратилась.

– Если когда-нибудь мы захотим сравниться с людьми, придется коту написать арию не хуже Беллини, а кошке спеть ее словно Каллас.

Пифагор направился в угол комнаты к необычному предмету. Попросил меня помочь ему поднять лапами длинную тяжелую крышку.

Перед нами открылось чередование белых и черных костяных плашек. Пифагор стал ходить по ним, и при каждом шаге раздавался новый звук. Я вспомнила сцену из мультфильма «Коты-аристократы», который когда-то смотрела у Софи.

Постепенно какофония сменилась гармоничной мелодией, и сиамский кот замяукал, запел ей в тон.

– Это что, музыкальный ящик? – спросила я.

– Это пианино, – ответил он. – Иди сюда, Бастет. Прыгай на клавиатуру.

Он шагал в нижнем регистре, на басах, а я прыгала на высоких нотах. И если повторяла нажатие определенных клавиш, звучала песенка.

Сиамский кот пел. Я вторила ему.

Он пел басом, я подхватывала дискантом.

Нам никто не мешал. Наше пение наполняло пустую улицу, неслось над крысами, трупами, развалинами рухнувшей столицы. Побеждало хаос, вносило умиротворение.

Мы пели долго, все увереннее и громче, но потом устали, умолкли, улеглись на человеческую постель и уснули.

Мне приснилось, что Каллас чешет мне шейку и брюшко. Я замираю от наслаждения и думаю: «Нужно все-таки заботиться и о теле, иначе душа отлетит от него».

19 На лесной опушке

Не знаю, что на меня повлияло: война людей, страх перед крысами и чумой, утомительное путешествие с Пифагором, пение Каллас или несварение желудка (летучая мышь не пришлась мне по вкусу), но проснулась я с ощущением, что мое сознание превратилось из туманности восприятия в твердый кристалл. Я тосковала по сыну. Мне так его не хватало!

– Мы не должны оставаться здесь, – проговорил Пифагор, закрыв глаза и медитируя в полнейшей неподвижности.

Поняла, что он вновь осуществил с помощью Третьего Глаза прямое подключение мозга к Интернету и качает оттуда информацию.