Зазеркалье

«Мне нужно выбраться отсюда. Буря, пурга, метель – плевать, мне нужно выбраться».

Но единственный известный ей выход находился у нее за спиной, и его преграждало чудовище.

Возможно, Тесак тоже был где-то в доме (хотя в этом Алиса и не была уверена, совсем не уверена, и все же ей следовало убедиться), и, если так, его нужно найти, потому что не может же она бросить его в этом доме монстров.

«Что бы ты ни собралась делать, тебе нужно обзавестись оружием получше, чем простое желание, поскольку твоя магия – не совсем то, чем можно похвастаться. Если бы Чеширский увидел тебя сейчас, он бы долго смеялся».

Она не знала, почему вдруг подумала о Чеширском, о котором даже не вспоминала с тех пор, как в последний раз слышала его раздражающий голос, – а это было довольно давно. Возможно, это как-то связано с тем сном, который она увидела утром (сном, который сейчас казался таким далеким, что, возможно, его и не было вовсе). А может, дело в том, что всякий раз, когда она оказывалась в опасности, он каким-то образом узнавал об этом и являлся с советами, хотя насколько эти советы были полезны – еще вопрос.

«Нет у меня ни Чеширского, ни Тесака, ни короны Красной королевы. Есть только я, я сама, и я не собираюсь умирать здесь».

Это соображение немного успокоило ее, настроив на размышления о том, как поступить дальше. Непосредственная опасность ей пока не грозила – ни от покачивающихся яиц, ни от существа по ту сторону двери, которое, очевидно, не могло прорваться сюда.

Алисе нужно было выбраться и попытаться вернуться в комнату с голосом Тесака (да, с голосом, поскольку она сомневалась, что там и впрямь был Тесак, хотя всякий звук, бесспорно, неотделим от того, кто (или что) его издает, и голос наверняка не способен парить в воздухе сам по себе, без всякого тела).

Она двинулась через комнату, поднимая башмаками клубы пыли, лежащей таким толстым слоем, что даже подковки на каблуках не звенели, и это было, в общем-то, неплохо, ведь Алиса все-таки опасалась, как бы существа под потолком не очнулись в какой-то момент и не выскочили из своих оболочек.

Конечно, когда она доберется до той стороны, перед ней возникнет проблема дверей, а это – проблема немалая, поскольку очевидно, что выбор неправильной двери в этом доме непременно приведет к верной смерти.

«Да, двери могут вести к верной смерти, но ты уже не раз спасалась от верной смерти прежде, так что шансы твои, вероятно, все-таки выше, чем у обычного человека».

Это была утешительная мысль, придавшая Алисе сил. Да, раньше у нее получалось выжить. И получится снова.

На полпути к дверям она чихнула.

Просто в комнате кружилось слишком много пыли. Нос Алисы подергивался, как у нервного кролика, она пыталась сдержаться, но в определенный момент уже не могла больше терпеть.

Вырвавшийся из нее чих – этот безумно, комично громкий А-А-А-АП-ЧХИ – согнул ее пополам, как клоуна в интермедии, нюхающего цветок. Если бы она смотрела со стороны, то наверняка засмеялась бы и захлопала вместе с прочими зрителями, но она была не зрителем, она была частью представления и понимала: этот ее чих – худшее, что могло случиться в данный момент.

Алиса, склонившись над собственными коленями, застыла, боясь даже дышать громко. Она приглушила яркость своего огонька, прикрыла шарик ладонью и видела теперь лишь слабое мерцание, просачивающееся между пальцами.

Шорох наверху усилился: существа в яйцах беспокойно заворочались. Производимый ими шум напоминал хлопанье множества крохотных крылышек, и звук этот стремительно достиг крещендо.

А потом, так же внезапно, как и начался, оборвался.

Алиса ждала, потому что это могла быть уловка, ловушка, в которую ее заманивали ложным ощущением безопасности. Но шум почти совсем затих, и над головой лишь изредка раздавался короткий шорох: так спящий ворочается в кровати.

Алиса выдвинула вперед одну ногу, очень осторожно, морщась от легкого, почти неразличимого скрипа башмака – но для нее этот скрип звучал громче взрыва.

«Пытаясь соблюдать тишину, ты лишь шумишь еще больше. Просто иди, как шла раньше».

Алиса заставила себя выпрямиться и зашагать дальше. «Прямо, решительно, но осторожно, да, я очень, очень осторожна». Двери приближались, или она приближалась к дверям. Порой так трудно определиться, а Алиса успела узнать, что не все таково, каким кажется. Может, она вовсе и не идет к дверям, а марширует на месте, пока комната сжимается.

«Нет, это ты идешь, а не двери, не позволяй своему разуму дурачить тебя».

Она почти пришла. Осталось еще шагов тридцать.

Сердце стучало так сильно, что даже болело, и ей хотелось охнуть, но Алиса боялась шума, поэтому плотно сжала губы, чтобы с них не сорвалось ни звука.

«Не шуми, мышонок, не шуми, чтобы кошка тебя не услышала, не увидела, не почуяла, не набросилась».

Однажды Тесак сказал ей, что нельзя вести себя как мышь и нельзя никому позволять превращать себя в мышь, но трудно ведь все время быть отважной и беспощадной Алисой. Иногда той Алисе, которой сделали больно, хотелось свернуться калачиком и спрятаться, а не драться.