Зажги свечу

Элизабет стояла под зонтиком мистера Хардкасла, прикрываясь от дождя, и думала о любви. На самом деле мама слишком многого хотела – больше, чем кто-либо в ее время мог получить. И всегда оставалась недовольна. Однако в конечном счете оказалось, что все, чего она хотела, – это Гарри. Он не дал ей богатства и не избавил от забот, с ним она получила трудную жизнь и работу в маленьком магазине. И она чувствовала себя счастливой, пока не потеряла рассудок. Неудивительно, что Гарри считал, будто она не имела амбиций и довольствовалась малым. Отец же видел в ней законченную эгоистку, которой вечно чего-то не хватало. А люди вроде матери Моники думали, что Вайолет получила вдвое больше того, что причиталось каждому, включая два замужества. Тетушка Эйлин говорила, что в школе с мамой было безумно весело.

О господи, она совсем забегалась и забыла написать тетушке Эйлин! Надо сообщить ей как можно скорее. Может быть, тетушка Эйлин даже напишет письмо Гарри. Хотя, строго говоря, писать нужно скорее отцу. Да черт с ним, пусть тетушка Эйлин сама разбирается!

Во время бесконечных чаепитий Хардкаслы заверяли, что пенсии Гарри и дохода от маленького магазина вполне достаточно, чтобы покрыть его проживание у них. С Гарри Элизабет обсуждала планы его приезда в Лондон. Пришли телеграммы с соболезнованиями от Стефана Ворски и Анны, от колледжа и школы, от Генри Мейсона и Саймона Бёрка, а также от пары слушателей курса по искусству, которых наверняка известил Генри. От Джорджа Уайта и Джонни Стоуна не было ни слуху ни духу.

В последний вечер перед возвращением в Лондон Элизабет и Гарри пошли поужинать. В ресторане уже начали готовиться к Рождеству, но праздничные украшения не соответствовали их настроению.

– Я повторяю себе снова и снова, что ничего не изменилось. Тем не менее я всегда думал, что ей станет лучше. Я надеялся, что однажды она проснется и скажет: «Гарри, что за глупости!» – и все будет хорошо. А теперь я не могу так думать. Ты тоже это ощущаешь?

– Да, – соврала Элизабет и подивилась на его неспособность принять то, что он не в состоянии вынести, ведь она подробно объясняла Гарри суть маминой болезни.

– Не волнуйся, у меня здесь все будет хорошо, – сказал Гарри.

– Ладно, не буду. Я буду часто думать о тебе… в промежутках между твоими приездами в Лондон.

– Как там мой друг Джонни?

– Прекрасно. У него все прекрасно, – ответила Элизабет.

Они оба чувствовали себя подавленно, так что тон ее ответа вполне соответствовал общему тону разговора, однако Гарри почуял едва заметную разницу.

– Я не собираюсь совать нос не в свое дело… – начал он.

– Гарри, ты никогда не суешь нос не в свое дело, – заверила его Элизабет.

– Я просто подумал… когда он не приехал с тобой… может быть… что-то изменилось…

– Да, ты прав. Что-то изменилось. – Элизабет принялась разглядывать скатерть, Гарри молчал. – Я имею в виду, он такой же, каким был всегда и каким всегда будет. А вот мои чувства изменились.

– Ты же не бросила Джонни? Таких парней один на миллион!

– Это трудно объяснить. Понимаешь, он ко мне никаких особых чувств не испытывает… все совсем не так, как у вас с мамой, он не видит в нас пару. Долгое время я этого не понимала.

– Ты же всегда говорила, что он не из тех, кто женится… ты знала это… – Гарри явно расстроился, поняв, что Джонни перестанет быть частью его жизни.

– Да, но я не понимала, как мало он нуждается во мне. Последние несколько месяцев я встречаюсь с Генри, помнишь того молодого человека, юриста, вы познакомились на вечеринке?

– Ах да, он еще речь сказал, – вяло подтвердил Гарри.

– Да. Он и его друг Саймон Бёрк очень внимательны ко мне. И, честно говоря, мне нравится Генри. Мы ходим в театр, в художественные галереи и разные другие места. Он готовит мне ужин в своей квартире, а я приглашала его к себе, когда папы не было дома, а один раз, когда он был дома… И понимаешь, Джонни ничуть не возражает. Ни чуточки…

– Ты просто хочешь заставить Джонни ревновать? Разве не глупо так себя вести?

– Нет, я не пытаюсь заставить его ревновать, но, если бы Джонни выказал хоть малейшее недовольство, дело не зашло бы так далеко. А Джонни молчит и ни капли не обижается, если я говорю ему, что не могу прийти к нему в субботу, потому что иду в театр с Генри.

– А что ты хочешь, чтобы он сказал?

– Не знаю… Я не ожидала, что ему настолько все равно. Однажды я прямо его спросила…

– И что он ответил?

– Он ответил: «Ты же меня знаешь, киска, я не привязываю людей к себе» – и напомнил, что я не возмущалась, когда он встречался с другими женщинами, и он не собирается играть роль ревнивого любовника. Я сказала ему, что не поднимала шума, когда он встречался с другими женщинами, и хотела бы, чтобы он сыграл роль ревнивого любовника ради меня. А он заявил, что я выбрала неподходящего актера для такой пьесы.

– Гм… ну… он хотя бы признался прямо и честно… – выдавил обескураженный Гарри.

– Да. На чем все и закончилось. Больше ничего не будет. Любовь, надежды – все кончено. Наши отношения шли только в одну сторону – от меня, а с его стороны он не давал ничего. Я ему не нужна.