Зажигая звезды

Девочки сразу же отбрасывают занятия и накидываются на меня, сбивая с ног.

— Бель! — верещит Оливия. — А Леви в салоне красоты. Ты будешь с нами игать?

Я ловлю глаза своего друга, ведя ментальные переговоры. И мы приходим к выводу, что детям отказывать нельзя.

— Да, конечно, я буду играть.

Девочки возвращаются к своему занятию. А я беру такой же маленький стульчик, что и Леви, садясь напротив него. Сразу же феи-стилисты окружают меня, начиная расчесывать волосы. Моя юбка немного задирается из-за того, что высота стула слишком мала даже для меня. Леви прослеживает взглядом каждый участок открытой кожи. И несмотря на то, что физического прикосновения нет, я каким-то образом могу представить тактильный контакт. Он все еще не отрывает глаз. В горле становится суше, чем в Сахаре, чего не скажешь о месте между моих бедер.

Боже, тут кругом дети. Андерсон, приди в себя.

— Необычный выбор цвета, — я киваю на его руку с накрашенными ногтями.

— Говорят, популярен в этом сезоне. Но я хотел фиолетовый. Моей подруге он больше нравится. — По лицу Леви расползается его самая лучшая ухмылка.

Не надейся, Кеннет.

Я больше не поведусь на это. Но почему тогда в животе что-то оживает?

— Не твоей подруге теперь нравится черный, — огрызаюсь я.

— Правда? Кажется, это говорит об обратном. — Он стреляет глазами на место, где соприкасаются бедра. Прямо на мое фиолетовое нижнее белье.

Ненавижу.

Мое тело горит, как если бы меня засунули в крематорий. Гнев на него и на свою чертову реакцию тела из-за его взгляда и слов проявляется пятнами на коже.

— Иногда случаются ошибки.

— Это правда, каждый из нас ошибается, главное — уметь это признавать. Я ошибся, Аннабель Андерсон. И буду говорить тебе это каждый день, пока до тебя не дойдет. — Он останавливается, наклоняясь чуть ближе ко мне. — Что я. Никуда. Никогда. Не уйду.

Эта фраза четкая и отрывистая, как удары хлыста.

— Ты застряла со мной. И только тебе выбирать, как провести остаток нашей жизни. Можешь драться со мной сколько хочешь, но после каждого удара я буду рядом.

— Не дергайся! — ворчит Оливия.

— Простите, миледи, больше не повторится.

Леви занимает свое прежнее положение, но удерживает зрительный контакт.

Если бы мы находились в другом месте, то я, наверное, уже задохнулась бы от нехватки воздуха. Но здесь мне приходится снабжать свою кровь кислородом, чтобы не свалиться с этого маленького стула к чертовой матери.

Я все еще ничего не ответила, но мой взгляд так и говорит: «У тебя ничего не выйдет». Леви отвечает таким же взглядом с такой же фразой. Из этой битвы мы выйдем либо мертвыми, либо женатыми. Других вариантов я не рассматриваю.

***

Мы плетемся по тротуару, не говоря ни слова. И как бы мне ни хотелось ударить себя по лбу за эти слова, спустя шесть лет я все еще чувствую спокойствие рядом с ним, даже когда мы молчим. Так было всегда. В детстве, юности, теперь уже во взрослом возрасте. Я и Леви — это огромная диаграмма Венна20, которая пересекается и пересекается, находясь в двух шагах от замкнутого круга.

С каждым днем и его кофе, который ни разу не был мной выпит, выстроенная между нами стена потихоньку рушится. Поэтому я стараюсь как можно крепче цепляться мыслями за плодородную почву, удобренную годами боли. Леви Кеннет как колючий свитер: безумно раздражает, но перестать его надевать невозможно. Потому что он самый теплый и любимый из всех, даже если раздражающую этикетку на нем не отрезать никакими ножницами.

Леви резко останавливается около кофейни и, с просьбой о том, чтобы я никуда не уходила, заходит внутрь. Спустя пару минут он появляется с двумя кофе, от которых в эту прохладную погоду идет пар.

— Я не стал завозить тебе его утром, так как знал, что мы увидимся.

Леви протягивает мне стакан и достает из кармана наклейку звезды. Я не успеваю даже среагировать, как он приклеивает ее мне на лоб, задевая кончиками пальцев кожу. Это мимолетно, но мне все равно приходится стиснуть зубы, чтобы не сделать судорожный вздох.

— Очень умно. Нам что, пять лет? — ворчу я, но мой внутренний ребенок хлопает в ладоши.

— Двадцать пять, к сожалению.

Мы двигаемся дальше, и впервые я делаю глоток купленного Леви кофе.

— Тебе придется возвращаться за машиной. Не нужно было меня провожать…

— Я пока что умею ходить. Колени вроде бы не хрустят и песок не сыпется. Мы не настолько постарели. — Он резко хмурится. — Прости, я не должен был…

— Прекрати. Не извиняйся за то, что у всех есть колени и они могут хрустеть. У меня происходит это чаще, но я справляюсь, — отвечаю я, поглаживая наклейку на лбу.

Господи, это так глупо. Но все же я ее не сняла.

— Как ты вообще смогла танцевать? Врачи говорили, что оно будет беспокоить тебя всю жизнь.

— Оно и беспокоит. Но с этой болью я смогла жить, как и со всем остальным, — отрезаю я. Знаю, что ему тоже было трудно. Но мне так сложно перестать кусать его в ответ. — Прости, мне не стоило…

— Нет, ты права.