Экватора жестокая скоба Земную темноту на юг и север Разрезала в огне святом и в гневе, Египетские раскалив гроба. Легко рассыпалась зола царевен, Едва плывет под тяжестью горба Верблюд, космата тень его, груба, Он жажды кость в сухом провозит зеве. На этого верблюда ты похож, Тревогой нагруженный ты плывешь, И ростом кажешься ты многих ниже. Но лучше жижу Леты выпить, чем Угрюмо жить, не ведая зачем. Я оттого пою и песней выжжен.
"Находит каждый то, чего не ищет..."
Находит каждый то, чего не ищет, И не находит то, чего искал. Кричит мой стих голодный как шакал, Обнюхивая падаль на кладбище. Луною тонкой щерится оскал, А вечный голод ветром долгим свищет, Юрт северных мне снится становище, Морями позабытый злой Байкал. И там, быть может, я нашел бы друга, Наездника веселого как вьюга, Арканом повалившего быка. Ему слагал бы дикие стихи я, Величественно злые как стихия, Упорные бессмертьем как тоска.
"Не первый я ступил на берег сей..."
Не первый я ступил на берег сей, Изрытый изумрудовою влагой, Куда стремились темные бродяги, Окованные звуком: Одиссей. Ловлю строкой не скудных карасей, А из пород иных воды всеблагой. Ютися, дух мой, в парусе бумаги, Хулу как пепел по ветрам рассей. Огромного я жду теперь улова, Растет мое и тяжелеет слово И блещет розоватой чешуей. Кончаю с болью песню я морскую, О бурях неиспытанных тоскую, Вулканы волн уж дышат предо мной.
"Владеть стихом легко и тяжело..."
Владеть стихом легко и тяжело И легче нет труда и нет тяжеле. Меня давно камены ждут, ужели И нынче как алмаз блеснет стекло. Река забвенья где-то плещет зло, Угрюмы берега ее и мели, Разбитые челны, что не сумели Очистить ил, песками занесло. Забыть себя никто из нас не в силе, А те, что сами души погасили, Навеки те уносят трепет крыл. О, черные края, где звезд не видно, – Вас космос пылью светлой не покрыл, Умрем и мы, но слава нам завидна.
"Езекиил глядел, как облекались кости..."
Езекиил глядел, как облекались кости В живые красные крутые телеса, Горели тушами земные небеса, Единый бог кричал и корчился от злости. Но матовая ночь задула чудеса, И вдруг пророк один остался на помосте Юдоли сумрачной, шакал рыдал, и трости Стучали тростника, и падала роса. О, не таков ли я, пропевший песни эти Колючим зарослям на берегах столетий! Олень мой ветреный, летящий как стрела, Легко тебя узреть, но не легко стрелою Унять твой легкий взлет над грузною скалою, – Я выстрелил в тебя из мглистого угла.
"Осталось мало в третьем мне десятке..."