Осталось мало в третьем мне десятке, Легко растратил двадцать восемь лет, Едва созрев, я знал уже, что нет Годам возврата в мировом порядке. Ушел я в эти песни без оглядки, Ловить ушел я музыку планет, Единорог и Псы мерцали мне вослед, – О, вымысел очей как слово сладкий! Народов древних темнострастный вой, Их говор позабытый горловой Давно я слышу в памяти туманной. Офир, страна сокровищ и камен, Века мне возвращаются и страны Уплывших безвозвратных лет взамен.
"Снега зеленые, земли снега..."
Снега зеленые, земли снега, Евклазовые сны земной постели, Растут на смену белым снам метелей, Горят и будят пегие луга. Егорий храбрый поборол врага. Юсуповский дворец на русском теле Сидит пустым величьем, отблестели Петровых глаз живые жемчуга. Авгурам не даны России судьбы, Сибилла близорука, заглянуть бы Своей кощунственной строкой туда, Куда стремились голуби святые, Обрызнуть кровью звучного труда Муругий стан последнего Батыя.
"Ничто, ничто стиха не сокрушит..."
Ничто, ничто стиха не сокрушит, Конца не будет знать пространство слова, Лавина времени летит свинцово, Юлит земля скупая как магнит. За серой немотой могильных плит Хаос и суд цветистый Васнецова, Рокочут реки ужаса святого, Вулканы дышат, пепел душ валит. Меня издревле мир теней тревожит, Его не существует хоть, быть может, Но мы, поэты, щупаем мечты, С ума на сердце сходим в час жестокий, Косматые колонны темноты Мучительно возносят наши строки.
"Макают перья в голубые вены..."
Макают перья в голубые вены, Симфонию кончая бытия, Или уходят, веки опустя, Авроры луч кляня благословенный. Над этой ржою много лет спустя Умно смеяться будем во вселенной Величием лучистости нетленной, О чем тоскует сердце как дитя. Легко, легко мы по планете бродим, Окрещены мы варварским отродьем, Шумят молвой косматые персты. И эта ржа, покрывшая металлы, Невинным порошком пустыни алой У нас не выест белые мечты.
"Пою за то, что не могу не петь..."
Пою за то, что не могу не петь, Единственная песня для поэта Твоя работа, грузная планета, Ревущая твоя в пространство медь. У нас теперь таинственность раздета, Таинственна как древле только смерть, Ее просторной столы никому не сметь Раскрыть стеклянными перстами света. Себя ищу я в пламенном пути, Которого никто не мог пройти, Огромен день, огромна тень верблюда. Меня качает грубый горб земной, Уходит солнце, умирает зной, Я славы жду, как ждут в пустыне чуда.
"Силач-Бова был весел и драчлив..."