В тиарах каменных готической Тулузы, В распятых радугах старинного стекла, В парче полуденной почила полумгла, – То блеск Флоренции, что вывезли французы. Мечом и пламенем скрепляли с нею узы Франциски грозные, в ее колокола Вливали музыку, и кровь, как звук, текла, И точно статуи молчали в мире музы. В полях Ломбардии под небом голубым На лапы задние вставал косматый дым, Скакали широко диковинные кони, Пока Вероккио не выковал земле Непобедимого, сидящего в седле Завоевателя бессмертья Коллеони.
"Зелеными верхушками горя..."
Зелеными верхушками горя, Кремлевских башен дремлют кипарисы. Их каменные корни роют крысы, – То мускулы последнего царя. Еще его прапрадед белобрысый Лопухиной перчатку грыз не зря И пал, хрипя, а глубже там заря Кровавая да смуглый лик Бориса. Воздвигнут мавзолей у стенки той, Откуда Грозный в ризе золотой Храм озирал, и правил царедворец. Пустынный пьедестал невдалеке, Где с бронзовой державою в руке Сидел восьмипудовый миротворец.
"Безумец, бьющий в медный барабан..."
Безумец, бьющий в медный барабан, Охотится за музыкой мохнатой. Ревут моря, в морях скрипят канаты, И молниями парус осиян. Судьба певцов – судьба островитян, Укрывшихся от мира, как пираты. Зеленым блеском волн они объяты, У них веселый взгляд и легкий стан. Безмолвствуют вода, земля и небо, А нам не жить без песенного хлеба, Кричать дано в удел певцу, кричать, И грабя корабли земных столетий На всё свою накладывать печать, Упорные свои повысить плети.
"Я чувствую, что солнце - это мрак..."
Я чувствую, что солнце – это мрак, Оскаливший в пространство мировое Свой желтый зев, я слышу в яром вое Великую хвалу планетных врак. Я прокурор планет, я лютый враг Ничтожества, гниющего в покое, – И у меня на звание такое Мандат потребовал один дурак. Что делать нам, – сомнительная дата И почерк тож у нашего мандата. Запомни же, бездушная душа, Что в царстве вольном музыки и слова Мы, воздухом возвышенным дыша, Приветствуем высоко Хлестакова.
"Мир, помнящий предательство времен..."
Мир, помнящий предательство времен, С печальным пеплом их убравший урны В музеи хмурые... О, мир культурный, Ты памятью поэтов заклеймен. Виргилий розовый, чей взор умен От странствия. Гомер слепой, лазурный. Эсхил багряный, топчущий котурны, И черный Дант, на зареве имен. В который раз окутывает сера Наш древний дух. Колючей шерстью Люцифера Хрустят в ушах бегущие часы. Из ада дряхлого тебе нас вывесть, – Повязка, меч, неверные весы, Разящая слепая справедливость.
"Презренный изм, тоски твоей истоки..."