Здесь была Бритт-Мари

В целлофан, приобретенный по цене, мало соответствовавшей представлению о дисконте для своих, Бритт-Мари поместила пиво и красиво обвязала лентой. Потом отправилась в досуговый центр, приоткрыла дверь и поставила тарелку со сникерсом на пороге. Возле тарелки она оставила аккуратную записку, написанную от руки чернилами: «Ушла на свиданку. Или гулять. Или как там это теперь называется. Тарелку убирать не обязательно, мне это совсем не сложно». Ей хотелось написать – она надеется, что крыса нашла себе сотрапезника, потому что, по мнению Бритт-Мари, крыса не заслуживает того, чтобы ужинать в одиночестве. Одиночество – это напрасная трата себя, что для крысы, что для человека. Но благоразумие запрещало вмешиваться в личную жизнь крысы, так что этого Бритт-Мари писать не стала.

Она потушила свет и подождала сумерек. Сумерки, что весьма удобно, в это время года приходят в Борг задолго до ужина. Убедившись, что никто ее не видит, Бритт-Мари зашагала к автобусной остановке по дороге, что ведет из Борга в двух направлениях, и покинула Борг в одном из них на автобусе. Это казалось приключением. Как свобода. Но не настолько, чтобы Бритт-Мари не встревожило состояние сиденья, так что прежде чем сесть, она постелила на него четыре салфетки. Есть же какие-то границы, даже когда отправляешься в приключение.

Но тем не менее. Это совершенно новое чувство – когда едешь на автобусе одна.

Всю дорогу Бритт-Мари потирала белое пятно на безымянном пальце. В кабинке солярия возле банкомата в городе никого не было. Бритт-Мари, следуя инструкции к аппарату, опустила в него монету. Непродолжительное знакомство машины и Бритт-Мари едва не переросло в выброс гравия, потому что машина заявила, что денег не получала, хотя Бритт-Мари их определенно только что в нее опустила. Когда Бритт-Мари погрозила ей сумочкой, машина, к счастью для обоих участников процесса, одумалась, немного помигала лампочками на дисплее и наконец зажгла с полдесятка длинных трубок в жесткой пластмассовой кровати на полу.

Бритт-Мари ни в коей мере не считала себя знатоком соляриев и не то чтобы понимала, как они работают. Но по ее представлениям, требовалось сесть на табуретку возле кровати с трубками, сунуть руку под свет и осторожно закрыть крышку. Сколько времени следует сидеть, пока исчезнет белое пятно, она не знала, но сам процесс представлялся ей не намного сложнее, чем запекание лосося в духовке. Значит, нужно просто время от времени вынимать руку и проверять, насколько продвинулось дело.

Машина издавала гул и струила тепло. От того и другого клонит в сон, особенно если проснулся полным энтузиазма, ведь от энтузиазма кто угодно устанет. В общем, Бритт-Мари уснула. Так все и случилось. Голова у нее повалилась вперед, как валится у всякого человека, задремавшего на табуретке, и немилосердно ударилась о крышку солярия, заодно прищемив пальцы, находившиеся под крышкой. Бритт-Мари скатилась на пол и потеряла сознание. И вот теперь сидела в больнице. С шишкой на лбу и переломом пальцев.

Рядом сидела мама Бена и гладила ее по руке. Нашла Бритт-Мари уборщица солярия, что особенно досадно – всем известно, что эти уборщицы рассказывают на своих сходках.

– Не расстраивайтесь, такое случается и с лучшими из нас, – ободряюще шепнула мама Бена.

– Нет, – надтреснутым голосом ответила Бритт-Мари, сползая с кушетки.

Мама Бена протянула руку, но Бритт-Мари отстранилась. Тут мама Бена закусила губу и поднялась.

– В Борге очень многие сдались, Бритт-Мари. Не становитесь одной из них, пожалуйста.

Может, Бритт-Мари и хотелось что-то сказать в ответ, но ущемленное самолюбие и здравый смысл подняли ее на ноги и вывели за дверь. А там сидела вся футбольная команда. Убитая Бритт-Мари прятала глаза от ребят. С ней впервые такой срам: размечталась – и плюхнулась с неба на землю. Мечтать Бритт-Мари не привыкла. И не знала, что делать, когда вот так плюхнешься. И шла мимо детей, от всей души желая, чтобы их здесь не было.

Свен ждал ее с фуражкой в руках. У его ног стояла плетеная корзиночка с багетами.

– Я… я подумал, что… ну да, подумал, что ты теперь не захочешь в ресторан… после всего, так что я устроил пикник. Я подумал… хотя ты, наверное, захочешь лучше поехать домой. Конечно.

Бритт-Мари, крепко зажмурившись, спрятала перевязанную руку за спину. Свен смотрел вниз, на корзинку.

– Багеты я купил, а корзину сплел сам. На курсах. Бритт-Мари прикусила щеки. Она не знала, понимают ли Свен и ребята, зачем она отправилась в солярий. Что пыталась спрятать под загаром. Она боялась услышать подобные вопросы – и так уже извелась от стыда. И она прошептала:

– Свен, пожалуйста, я просто хочу домой.

И Свен повез ее к дому Банк, хотя ей хотелось вовсе не этого. Ах, если бы он не видел ее в таком состоянии! Бритт-Мари прятала руку под бамбуковой занавеской и больше всего на свете желала, чтобы он отвез ее домой. В ее настоящий дом. Настоящую жизнь. И оставил там. Она не готова к энтузиазму.