Здесь и сейчас

Я молчала, не сводила глаз с ее лица. Разумеется, годы наложили отпечаток, но это только делало ее внешне больше похожей на мать, на Марину. Странное дело, мама никогда не казалась Вере с Надей молодой, они считали ее взрослой, даже старой. Никогда не задумывались о ее возможной красоте. Считали тогда, когда она была моей ровесницей, и позже. А теперь я видела в своей визави молодящуюся, ухоженную, прекрасно сохранившуюся привлекательную женщину, образ которой нисколько не вязался с образом убийцы.

– С чего ты взяла, что это была я? – как бы между прочим, с легким любопытством задала она вопрос. – Что за вздор!

– Я легла спать, но никак не могла заснуть. Мне казалось, что-то не сходится, не могла только определить что именно. А потом закрыла глаза и, знаешь, четко так увидела наведенное на меня ружье и руки, которые его держат. Это были твои руки, Надя.

– Ну и что? – Она будто не понимала меня. – Я же могла просто держать ружье в руках. Помнишь, даже была фотография, где я с папиным ружьем?

– Нет, ты не поняла. Когда я увидела твои руки, все сразу встало на свои места. Мне казалось, что слишком много совпадений, слишком много для удачного стечения обстоятельств.

– То есть?

– Ты не воспользовалась ситуацией, ты ее создала. Ты заранее спланировала убийство, все правильно рассчитав. И начала с того, что отравила собаку, которую не любила и которая не жаловала тебя. Ты ведь никогда не смогла бы объяснить, отчего вдруг Ласка начала сторониться любимой хозяйки. И обмануть Ласку ты тоже не смогла бы. Можно обмануть человека, даже многих, но не животное.

– А ты еще и умненькая, – одобрила Надя, не торопясь соглашаться или отпираться.

Я прекрасно понимала, что не должна ничего такого говорить – мое дело тихо ждать помощи извне, – но одобрение только странным образом подтолкнуло к дальнейшим откровениям:

– Для тебя была чрезвычайно опасна Кира. Ты не могла не понимать, что Кирочка нас вырастила и видит всех насквозь. Ее не удалось бы убедить, что Вера просто вне себя от горя, оттого и переменилась…

Я осеклась, поймав себя на ужасной мысли, прежде не приходившей в голову. Со страхом взглянула на Надежду.

– Нет, Кира умерла сама, – развеяла опасения Надя. – Не делай из меня абсолютного монстра. У нее было очень больное сердце, оно просто не выдержало. Но, признаюсь, я на это рассчитывала. Если бы Кира осталась жива, то это бы все сильно усложнило. Я, хоть ты и считаешь меня последней сволочью, не смогла бы подсыпать ей толченого стекла с отравой, как подсыпала собаке.

– Ты уговорила Веру поехать на дачу, напоила до беспамятства Любомира, а когда тот пришел в себя, сообщила, что он убил сестру, да?

– Да. – Мне казалось, что она даже не испытывает чувства вины. – Знаешь, все оказалось легче, чем я думала. Ты сразу же заснула и не мешала, Любомир был в таком ужасе, когда узнал, что и не возражал, поверил. Я ведь еще успела с ним поругаться, а потом сказать, что он ругался с тобой. Соседи слышали, подтвердили. Вроде бы ты его оскорбила, он взял папино ружье и выстрелил спьяну. Пришлось, правда, долго совать ему, пьяному, ружье в руки, чтобы остались отпечатки. А на мои отпечатки никто внимания не обратил – я сказала, что отнимала оружие.

– Но ведь папино ружье хранилось у нас дома, в городе. У папы был специальный железный ящик с замком, в котором под кроватью лежало ружье. Ты что, отвезла его на дачу?

– Вот я и говорю, что ты умненькая, – с грустной улыбкой подтвердила Надя, склонив набок голову. – Никому до сих пор не пришло в голову интересоваться, как папино ружье оказалось на даче. Посчитали, что он там его забыл. Даже самого папу удалось в этом убедить. Дескать, они торопились перед отъездом, что-то могли упустить, забыть. Папа писал в милиции объяснительную, но ничего, обошлось. Взял с собой в ментовку блок «Мальборо», бутылку виски, что с собой из Каира привезли, и, как сейчас говорят, порешал вопрос.

– Дал взятку полиции? – не поверила я.

– Вот именно, – подтвердила она со смехом. – Тебе это кажется ужасным, а у нас в порядке вещей. Менты ведь тоже с понятием подошли – у мужика дочь убили, сын в тюряге, что еще крючкотворство разводить. Хотя, с другой стороны, небрежное обращение с оружием, нарушение правил хранения. Короче, как посмотреть. Вот тут и нужны сигареты и виски – не взятка, так, благодарность.

– И они что, взяли? – отказывалась верить я.

– Ну ты смешная! И сейчас не отказываются, а тогда, в восьмидесятом, фирменные сигареты, фирменный алкоголь с руками оторвали. Это у вас, в Германии, взяток не дают да еще и друг на друга в полицию стучат. Выполняете, так сказать, гражданский долг. Скажи, а ты побежишь на меня стучать?

Что я должна была ответить? Что надеюсь, в самом скором времени полиция сама придет сюда, и тогда, поверьте, я молчать не стану? Преступление, даже тридцатилетней давности, не должно оставаться безнаказанным. А убийства, как я знаю, срока давности не имеют.

Впрочем, говорить это сейчас было бы верхом глупости.