Здесь, под небом чужим

Нет бы белым обратить внимание на то, что несущаяся на них лава идет без клинков – ни один человек не вытащил шашки из ножен, а это означало – готовится ловушка, – но разгоряченные, предвкушающие близкую победу белые конники этого не заметили. Вот-вот лава сшибется с лавой…

Но они не ошиблись.

Когда до белых оставалось метров двести, Каретников взметнул над собой кулак и с силой рассек им воздух:

– Ах-ха!

Лава махновцев стремительно разделилась на две части: одна половина пошла в одну сторону, вторая – в другую, лава вывернулась неким гигантским цветком, обнажив страшную свою середку – готовые к бою тачанки. Через несколько секунд застучали кожинские пулеметы.

Белая лава стала валиться на землю, будто подкошенная, – так валится высокая трава, подрубленная острой косой, – ровными рядами, ряд на ряд.

Пулеметы били, не переставая.

Через десять минут от корпуса Барбовича осталось меньше половины.

Махновцы перешли в наступление. Следом за ними поднялась и откатившаяся было 15-я стрелковая дивизия.

Одиннадцатого ноября Фрунзе, которому было жалко рубить русских людей – белых солдат и офицеров, это же свои люди, свои, такие же, как и он, русские люди, – разослал по всем селам, поселениям, городкам и станциям, где еще находились белые, следующую телеграмму:

«Я, главнокомандующий Михаил Фрунзе, обращаюсь к вам, побежденные, ко всем, от рядовых до лиц высшего комсостава, я гарантирую вам полное прощение в отношении всех поступков, связанных с гражданской борьбой, при условии немедленного разоружения и сдачи в плен. Всем, кто пожелает покинуть Россию, мы не будем препятствовать, при условии отказа на честном слове борьбы против рабоче-крестьянской России. А желающим остаться будет предоставлена возможность трудиться на благо Родины».

Эта телеграмма была принята белыми. Многие из них поверили Фрунзе:

– Оказывается, и среди красных водятся благородные люди!

Возможно, именно эта телеграмма, как и обращение к белым генерала Брусилова, также обещавшего прощение, задержали многих офицеров в Крыму.

Но двенадцатого ноября Михаилу Фрунзе пришла шифрограмма из Москвы, из Кремля, от Ленина. Ильич был вне себя от «проступка» Фрунзе:

«Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо обеспечить взятие флота и не выпустить ни одного судна; если же противник их не примет, то нужно расправляться с ним беспощадно.

Ленин».

Троцкий же повел себя более бурно – он топал ногами и обвинял командующего Южным фронтом Фрунзе в глупости и мягкотелости.

Фрунзе заперся у себя в штабе, размышляя, как быть, потом приказал всех сдающихся в плен беляков расстреливать на месте, а суда, отплывающие из Крыма, накрывать с берега орудийным огнем и пускать на дно.

Тринадцатого ноября Каретников послал телеграмму батьке: Крым покорен!

Лицо у Махно, когда он прочитал эту телеграмму, сделалось печальным. Находившийся рядом адъютант Василевский удивленно округлил темные библейские глаза:

– Радоваться надо, а не печалиться, батька!

– В том-то и дело, Гриша, что печалиться надо. Пе-ча-лить-ся.

– Это почему же, батька?

– Да красные расколотили белых и руки себе развязали. Теперь они возьмутся за нас. Э-э-эх… – тяжело вздохнул батька, с силой стукнул кулаком по столу. – Не успели мы создать республику со свободным советским строем.

О том, что республика Махновия так и не была создана, батька жалел больше всего.

– Эх, так и не увидели гуляйпольские мужики, что такое настоящая свобода. Обманул я их…

Махно как в воду глядел. На следующий день, четырнадцатого ноября 1920 года, в Киеве состоялось заседание ЦК партии большевиков Украины. Из Москвы участвовать в заседании прибыл Троцкий.

Деловитый, довольный собой, веселый, он потирал одну руку о другую – типичный жест человека, который соскучился по выпивке.

– Ну что, товарищи, с белыми покончили, теперь пора кончать с махновцами, – громко произнес Троцкий, – а? Как считаете?

– Пора, – раздались вялые возгласы.

– Не слышу бодрости в высказываниях… – У Троцкого раздраженно дернулась правая щека. – По Махно давным-давно плачет пуля либо петля. Махно – это некий жупел, флаг разложения, не будет Махно – не станет этой страшной неразберихи, анархии, волюнтаризма. Надо послать в ставку Махно толковых людей, разведчиков, и ликвидировать этого чертового батьку.

– Посылали, Лев Давидович, не получилось.

– Сколько человек посылали?

– Двоих.

– Кто посылал?

– Начальник Екатеринославской чека товарищ Манцев.

– Значит, плохо посылал… Плохо готовил. – Троцкий раздраженно поморщился. – За такую подготовку Манцева надо снять из начальников и – на польский фронт, в первые ряды наступающих!