Здесь, под небом чужим

– Так оно и есть, – подтвердил Куриленко. – Иди к своему командиру и скажи, что я со своим комиссаром приходил к колодцу напиться воды. Поскольку вода нам обоим очень понравилась, то к вечеру пусть освобождает все село – придем к колодцу всем полком.

– Да вы что, господин хороший… – вновь пробормотал казак. Губы у него побелели.

Куриленко неторопливо расстегнул нарядную деревянную кобуру и достал из нее маузер.

– Исполняй, чего тебе сказали! Немедленно!

Казак исчез, а Куриленко с комиссаром без помех вернулись в полк. В полку Куриленко сказал комиссару:

– Ну что ж, ты мне годишься.

Вечером Куриленко выбил белых из деревни и вновь пришел с комиссаром к колодцу попить серебряной водицы.

– Очень вкусная вода, – задумчиво произнес он. Вода в колодце действительно была вкусная.

Когда Куриленко появился в Гуляй-Поле, Махно, увидев его в окошко, очень обрадовался и выскочил на крыльцо. Обнялся, проговорил возбужденно:

– Вернулся, блудный сын?

– Вернулся.

Вот что написал о тех днях Виктор Белаш, начальник штаба махновской армии, – в частности, о Куриленко. «С июня 1919 года он отсутствовал в махновщине, отступив с Украины на север вместе с Красной Армией. Со своим полком был влит в бригаду “червоных козаков”. Приехав в отпуск, Куриленко 15 февраля 1920 года разыскал нас на Николаевских хуторах…

– Троцкий идет к победе над украинским повстанчеством. Везде, где я проезжал, – Киевщину, Черниговщину, Полтавщину, Екатеринославщину, – всюду проливается невинная кровь. Красная Армия вместо прямой задачи – преследовать отступающего Деникина – сейчас занята повстанчеством. Я думаю, что она своими действиями заново организует его: это неизбежно. Создается положение, при котором террор и насилие над махновцами и населением только увеличат сопротивление. Историей доказано, что идеи, которые власти стремятся подавить грубой силой штыка, а не добрым словом, обыкновенно делаются более близкими народной массе, более популярными. Народ к ним тяготеет и готов на страдания. В настоящее время, когда окончательно не сломлена белогвардейщина, когда махновское повстанчество перед Советами покорно сложило оружие, борьба с последним во имя торжества партийных принципов есть контрреволюция. Поэтому мы должны во что бы то ни стало предотвратить кровопролитие в районе: надо писать воззвание.

– Воззвание мы уже писали, осуждая выступление гуляйпольцев, – возразил Куриленко член бердянской группы анархистов Миша. – Но на следующий же день был арестован Уралов.

Действительно, Уралов, матрос из рабочих, махновский командир, анархокоммунист, с бердянской группой выпустил воззвание, осуждая Махно за выступление против коммунистов. Однако Чека арестовала его и только месяц спустя по настоянию рабочих выпустила.

Бондарец упрекал Куриленко в советской службе. В защиту его выступил Миронов – начштаба 2-го Азовского корпуса, бывший коммунист, донской казак, брат Филиппа Миронова, командующего 2-й конной армией красных. Он успокаивал:

– Товарищи, пожалейте измученных тифом повстанцев и не поднимайте завирюхи. Большевики сами осознали, что террором социализма невозможно достигнуть, и мы видим, что в уезде репрессии начали ослабевать. Надо повстанцев сохранить для более подходящего времени: мы еще покажем себя! Упрекать в советской службе не следует, ибо это не порок. Чем больше наших товарищей будет на этой службе, тем легче им удастся изнутри двинуть 3-ю анархическую революцию.

– Это мечта деревенского собственника, – вспылил Долженко. – Это крестьянское кустарничество и отживший метод борьбы! Взорвать Советскую власть – значит продлить борьбу внутри пролетарских групп города и деревни. В конце 1919 года нам достаточно надоело фразерство синдикализма. Эта идея показала себя обратной стороной, и пролетарские массы нас бросили на съедение зарвавшихся красных командиров. Мало того, Штарм и Военревсовет показали абсолютное банкротство в деле организации индустриального пролетариата и социализации богатств в свободных городах. А величайший в мире помпадур, этот батько со своими гуляйпольцами, – что они делали? Тогда перед нами стал вопрос жизни и смерти. Что сделал штаб для того, чтобы предотвратить кровопролитие? Вместо концентрации армейских корпусов, представляющих военную силу, с которой красное командование должно было считаться и неизбежно бы подписало союзный договор, предоставив нам независимую территорию, Штарм эту силу раздробил… Он не мог отстоять независимое существование армии, и масса была разочарована. Теперь она скрывается, и вряд ли гуляйпольцы смогут ее разбудить, конечно, если им не помогут своим террором большевики».

Страсти среди махновских теоретиков кипели, как видите, нешуточные.