Здесь, под небом чужим

Покой, которому они обрадовались было, находясь на правом берегу Днепра, на полтавской земле, длился недолго – их вновь начали трепать нагоняющие красные части. Отбиваться от конников в краснозвездных шлемах, сидящих на свежих лошадях, было непросто, силы махновцев продолжали таять. Расчет на то, что удастся объединиться с кем-нибудь из своих – в частности, с теми, кто поодиночке либо группами выходил из Крыма – не оправдал себя: таких людей не было. Всех повстанцев, – и тех, кто шел один, и тех, кто двигался группами, – красные выловили и поставили под винтовочное дуло.

Приказ Фрунзе выполнялся неукоснительно.

В тот день группа Махно, стараясь оторваться от красных, совершила тридцатикилометровый бросок. Кони выдохлись – на них страшно было смотреть, иные лошади едва дышали, были худые – кожа да кости, с ощеренных замерзших морд капала пена. Махно смотрел на коней, и сердце у него невольно начинало щемить от боли. Он никогда не думал, что на его долю, на долю людей, находящихся с ним, могут выпадать такие дни. А ведь это – поражение…

В голове у него появились седые волосы, в последнее время их стало больше. Галина седину в шевелюре мужа заметила, поинтересовалась неожиданно дрогнувшим голосом:

– А это откуда?

Махно ответил грубо:

– От верблюда!

Галина Андреевна на грубость не обратила внимания – знала, что творится на душе у мужа, предложила примирительным тоном:

– Может, я их тебе хной покрашу, а? Незаметно будет… А?

– Мне они совершенно не мешают, – раздраженно бросил Махно. – Тебе что, мешают?

Галина Андреевна поежилась, натянула на голову платок:

– Да нет, в общем.

– А на нет и суда нет!

В это время невдалеке бухнул гулкий, с раскатом, орудийный выстрел и над их головами неторопливо прошелестел снаряд, взорвался в недалеком сером леске. Перелет!

Били с железной дороги. Похоже, их решили от «чугунки» отжать и вновь бросить под клинки красной конницы. Махно выматерился.

Следом ударило сразу несколько пушек – стало понятно, что стреляют с платформ бронепоезда, – два снаряда разорвались в леске, разметали по сторонам несколько деревьев, один тяжелый, страшный, хлобыстнулся в поле, поднял высокий черный столб земли, закрыл небо.

Махновцы попали в капкан. Железную дорогу им не перейти: бронепоезд не даст, и к самому бронепоезду не подступиться – слишком велико открытое пространство, – порежет всех из пулеметов. Назад отойти тоже нельзя.

Махно поразмышлял немного и решился – много раз он обманывал красных, попробует обмануть и сейчас, смахнул с глаз волосинку, мешавшую ему смотреть, и подозвал к себе Трояна, исполнявшего теперь обязанности не только начальника охраны, но и батькиного адъютанта, – получалось это у Трояна не хуже, чем у Пети Лютого и Гриши Василевского.

– Прорваться мы сумеем только хитростью, – сказал Махно Трояну, – другого не дано. Сейчас бронепоезд пристреляется и начнет щелкать нас, как мух. Придется тебе, Гаврила, повидаться с командиром бронепоезда.

– Каким образом? – не понял Троян, повертел в руках старую истрепанную плетку, засунул ее за голенище сапога.

– Очень простым. Возьмешь с собою одно из удостоверений, которые у нас есть, – можешь стать командиром красного полка, можешь командиром взвода, – и поскачешь прямо к начальнику бронепоезда, объяснишь ему, что он бьет по своим… Понял?

– Понял.

– Только шлем с красной звездой на голову надень. Сними с себя разбойную лохматую папаху.

Троян не выдержал, засмеялся:

– Эта папаха у меня и папаха, и мягкая подушка, на которой хорошо спать, и мешок для хлеба…

– На десять минут променяй ее на краснозвездную шапку.

– На десять минут можно. Но не больше.

– Балагур! – Махно усмехнулся, с мрачным видом выгреб из портфеля, лежавшего тут же, в тачанке, несколько картонных, обтянутых жиденькой красной материей удостоверений. – Бери любое!

Троян выбрал удостоверение командира взвода.

– Это по мне.

– Вперед! – подтолкнул его под лопатки Махно. – Не то от нас скоро вообще ни одного человека не останется.

Через несколько минут Троян, заметный издали, скакал через поле к бронепоезду. На скаку он сорвал с головы островерхий шлем и теперь размахивал им, как флагом.

Пушки на бронепоезде смолкли. Командир бронепоезда, старый заслуженный работяга, с седыми, плохо выбритыми щеками, одетый в кожаную куртку, нервно скреб пальцами подбородок:

– Откуда тут наши взялись, а? Неужели мы все это время били по своим, а, братцы? Ведь не должны вроде бы…

Люди, находившиеся рядом с ним, молчали.

Троян подскакал к поезду, двинулся вдоль вагонов, поравнялся с открытой дверью, в которой стоял седощекий командир с измочаленным, словно бы запавшим внутрь взглядом.

– Отец, помоги мне, – попросил Троян, протянул к командиру руку – поезд тронулся, и Троян хотел запрыгнуть в бронированный вагон на ходу.

– Стоп машина! – скомандовал командир бронепоезда.

Паровоз дал свисток – звук был дырявый, словно бы трубу у механизма насквозь просадили пулей, заскрежетали тормоза, и бронепоезд остановился. Троян перепрыгнул в вагон.

Лихо козырнул:

– Прислан, чтобы скорректировать огонь. Не то вы, батя, бьете по своим.