– Будем отсиживаться. Молча. Тихо. Незаметно. Так, чтобы ни одна муха на этой земле нас не услышала, более того – ничего о нас не узнала.
– Разумно. Только где будем отсиживаться? Красные сейчас частой гребенкой прочешут не только всю волость, но и всю губернию. И соседние губернии в придачу.
– Пусть прочесывают. – Махно с усталым, каким-то отсутствующим видом махнул рукой. – Все равно мы исчезнем, будто сквозь землю провалимся. Они нас не найдут.
Батька поступил хитро – спрятался у немцев, с которыми так люто воевал, когда немцы были здесь, маршировали по здешней плодородной земле, – а сейчас все изменилось, – у бауэра Кляйна, человека зажиточного, молчаливого, печального, – печаль его была понятна: бауэр Кляйн уже почувствовал приход нового времени, в котором жить ему будет несладко.
Преследователи потеряли преследуемого. Махно сумел раствориться, обвести противника вокруг пальца ему ничего не стоило – более того, доставляло удовольствие, он буквально расцветал, когда оставлял с носом какого-нибудь Белу Куна или нетерпеливого Примакова.
Военные упустили батьку и сколько ни пробовали нащупать кончик и вытянуть его, так и не нащупали. Ленин по этому поводу высказался с присущей ему определенностью, если не больше: «Наше военное командование позорно провалилось, выпустив Махно (несмотря на гигантский перевес сил и строгие приказы поймать) и теперь еще более провалилось, не умея раздавить горстку бандитов…»
В те дни Махно, впервые в жизни – прилюдно, – засел за лист бумаги и окружающие с удивлением констатировали: а батька-то рифмоплетством начал увлекаться, стихи вроде бы пишет…
Махно черкал ручкой бумагу вдоль и поперек, отставлял написанное от себя, шевеля губами читал и недовольно морщился:
– Не Пушкин… Нет, не Пушкин. И даже не Тарас Григорьевич Шевченко… Тьфу! – Он рвал бумагу и клал перед собой новый лист. Лоб батьки покрывался мучительными морщинами.
Галина глядела на мужа с осуждением:
– Не тем ты занимаешься, Нестор. Займись-ка лучше чем-нибудь другим.
– Чем?
– Тем, что ты хорошо знаешь и умеешь. Например… – Она споткнулась о невидимое препятствие, замолчала, потом перешагнула через него и произнесла: – Ты же великолепный организатор! Ты умеешь собирать людей вокруг и подчинять их себе. Займись этим.
Махно задумался и… снова придвинул к себе лист бумаги. Эта зараза, писанина эта, прилипла к нему и теперь сидела в нем прочно. Лекарств, чтобы излечиться от заразной хворобы, не существовало. Тем не менее Галина была права: повстанческое движение нельзя было пускать на самотек. Махновцы еще жили и действовали в Дибровском лесу – там продолжал швырять бомбы под копыта красных коней храбрый матрос Федор Щусь, в Юзовском районе, случалось, совершали набеги на железнодорожную станцию, в Таврии, куда ушел Фома Кожин со своими пулеметчиками, регулярно продолжали греметь выстрелы, гремели они и в других местах.
Батька вызвал к себе Задова.
– Лева, пора заняться разведкой.
– Уже занимаюсь, Нестор Иванович.
– Нам нужны точные сведения.
– Скоро будут. Самые точные.
Махно верил Задову – немногословному, плечистому, с могучей квадратной челюстью – это был признак сильной воли, и огромными, по пуду весом, кулаками. Задов был по-собачьи предан батьке. Так считал Махно.
– И вот что еще, Лева, – сказал батька. – Надо передать всем повстанческим отрядам мой приказ. Он короткий, состоит всего из семи пунктов…
Ничего себе короткий – целых семь пунктов. Их запросто можно растянуть на целый километр бумаги: люди пока будут читать – одуреют.
– Будет сделано, – с невозмутимым видом пообещал Задов. – Сегодня же пошлю людей.
А людей у Левы Задова было раз-два и обчелся. Но тем не менее обещание свое он выполнил – послал доверенных людей и к Щусю, и к Кожину, и в Юзовку.
Семь батькиных пунктов из приказа, который вскоре стал знаменитым, были следующие:
«1. Разрушать тылы Красной Армии и ее институты насилия и произвола.
2. Летом разрушать линии железных дорог.
3. Разоружать красные части.
4. Увеличивать число бойцов в группах и их боеспособность.
5. Не допускать в отряды лиц, склонных к бандитизму.
6. Стараться сохранить сильные группы до известного времени.
7. Каждый командир ответственен за вверенную ему группу».
На улице стояла весна. Чистая, яркая, с высоким синим небом и жаворонками, самозабвенно заливающимися под самым солнцем. Хорошо было.
Удалось достать немного патронов и снарядить пулеметные ленты. Махно установил пулеметы на привычное место – на тачанки и потер руки:
– Це дило!
С пулеметами он сразу почувствовал себя увереннее.
Как-то Белаш завел с ним разговор о том, что надо бы поднимать мужиков в селах и ставить их под свои знамена, не то как только красные нащупают махновцев – раздавят их.
– Мужиков нам сейчас не поднять, – убежденно произнес батька, – не удастся, как бы мы ни пыжились. Пока мужики не отсеются, не справятся с картошкой на огородах – ни за что с места не стронутся. И я понимаю их.