Здесь, под небом чужим

Вместе с махновцами на тачанках ездили и женщины – Галина Кузьменко и Феня Гаенко.

Галя почернела, подурнела, стала какой-то чужой, далекой, – и вместе с тем была близка и очень дорога Махно. Как никогда дорога. Глядя на нее, батька ощущал, как внутри у него рождается тепло и одновременно он чувствовал свою вину – эта женщина мотается вместе с ним по горам, по долам, делит пополам все тяготы, хотя достойна совершенно иной доли, – Махно подавленно улыбался и отводил глаза в сторону.

Как-то он спросил у нее:

– Ну что с ребенком, Галя? Будет у меня сын или нет?

Галина в ответ тихо вздохнула:

– Пока не будет, Нестор. Беременность была ложной. Ошибочка вышла.

Махно долго смотрел на нее, взгляд был неверящим, – потом проговорил севшим трескучим голосом, переходящим в шепот:

– Жаль… Мне так хотелось сына.

– Мне тоже, – призналась Галина.

Он прикоснулся губами к ее волосам.

– У нас все еще будет… Ты, моя хорошая, моя маленькая.

Галина не выдержала, всхлипнула. От таких слов, с таким теплом произнесенных, кто угодно завсхлипывает.

И вот они снова пытались оторваться от наседающих красных – батьку преследовал один из полков Первой конной армии: на станцию Ульяновка прибыл большой эшелон, из которого выгрузилось почти полторы тысячи кавалеристов и двенадцать броневиков. Отдельно от броневиков на землю поставили роскошный, покрытый черным лаком автомобиль самого командарма Семена Михайловича Буденного.

Махновцам удалось оторваться от преследования; сделали они это, по обыкновению, умело – словно бы сквозь землю провалились, а через некоторое время появились там, где их ожидали меньше всего, – подле штаба наседающей красной конницы. Только конница ушла вперед, а маломаневренный штаб застрял – штабисты еще только прикидывали, куда им лучше всего двинуться, чтобы пыли на сапогах осело поменьше.

Погода стояла – загляденье. Солнышко жарило так, будто собиралось испечь землю, словно буханку хлеба. Несколько свободных от караульной вахты бойцов охраны штаба разделись по пояс и теперь подставляли солнцу свои голые белые тела.

Буденный сидел в хате и мрачно поглядывал на полуголых бойцов в распахнутое оконце.

– Сваритесь ведь, как лягушки, – недовольно бурчал он, – шкура вся слезет…

Несколько человек сгрудились около автомобиля командарма, разглядывали его, трогали руками и восхищенно цокали: хор-роша механизма!

Неожиданно неподалеку прогрохотал гром, и через несколько секунд раздался разбойный свист – в село принесся снаряд, выпущенный из махновской пушки.

Следом на главную сельскую площадь лег еще один снаряд.

Буденный невольно застонал:

– А ведь это Махно!

Командарм поспешно выскочил во двор, к автомобилю. С другой стороны двора, сипя испуганно, подбежал шофер, лицо у него было в крови – зацепило осколком стекла, шофер прыгнул за руль, проверил рычаг скоростей – на месте ли, выдвинул кривую скобку газа и вновь выскочил из-за руля – заводить мотор.

Автомобиль фыркнул, выплюнул из железного горла синий вонючий сгусток, снова фыркнул – мотор был теплый и много времени на его разогрев не потребовалось. Вскоре он, похрипывая, плюясь дымными сгустками, – бензин, которым шофер заправил бак, был некачественным (и тогда перед водителями стояла эта проблема, не только сейчас) – выехал за ворота.

– Давай к станции, – скомандовал Буденный. – Дуй аллюром три креста!

Аллюр три креста означал, что мчаться надо было на предельной скорости.

Низко над автомобилем, заставив Буденного пригнуться, пронесся снаряд, вспахал землю метрах в восьмидесяти от машины. Просвистевшие осколки не задели ни командарма, ни водителя. Только один или два железных заусенца щелкнули по корпусу машины, ободрали дорогой лак, этим дело и закончилось.

– Гони к станции! – вновь скомандовал Буденный.

Шофер лихорадочно закрутил руль, колеса машины подняли на деревенской улице пыль, которая быстро смешалась с пылью махновских снарядов. Из-под автомобиля во все стороны посыпались обезумело закудахтавшие куры, под крыло угодила ободранная деревенская собака, взвизгнула предсмертно, в следующий миг ее с силой отшвырнуло в сторону, и собака затрепыхалась в придорожной канаве.

Буденный оглянулся. В конце длинной улицы появились конники. Это были махновцы.

– Быстрее! – выкрикнул Буденный раздраженно. – Еще не хватало угодить в руки этим басурманам! – Усы у него распушились, задергались.

Командарм был человеком храбрости великой, погибнуть в бою не боялся, в сторону костлявой старухи с косой лишь брезгливо поплевывал, а вот попасть в плен боялся.

Боялся не потому, что в ста случаях из ста там его ждала мучительная смерть, – боялся позора.

– Быстрее!