Здесь, под небом чужим

Лева Задов, расстроенный, засуетился – это было непохоже на него совершенно, – стал распределять седоков в лодке. В одну лодку оставшиеся не вмещались, поэтому Задов решил плыть на двух.

Напоследок он снял с пальца перстень, задумчиво глянул на него. Уходили махновцы за кордон налегке – ни золота, ни денег, ни дорогих камней – ничего, словом. Все, что батька навоевал, захватил, оставалось здесь, на этой земле – у крестьян, которых он любил и которые в конце концов предали его. А Махно так им верил…

Батьку тем временем внесли в лодку, аккуратно положили. Около него пристроилась Галина Кузьменко.

– Галина Андреевна, на румынском берегу нас будут обыскивать, – сказал ей Лева Задов.

– Я знаю.

– Естественно, что будет мало-мальски ценное – отберут…

Кузьменко печально улыбнулась:

– Это же румыны. Они – хуже цыган, кидаются на все, что блестит. Как вороны.

– Одна надежда – не станут обыскивать именно вас – постесняются. Возьмите эту безделушку. – Он протянул ей перстень. – Она хоть особой ценности и не имеет, но все равно золото есть золото, камни есть камни, продав ее, некоторое время можно будет продержаться.

Кузьменко кивнула благодарно:

– Спасибо, Лева! – Глянула прощально на берег, который они оставляли, и глаза ее наполнились слезами, она зажато шмыгнула носом, отерла лицо рукавом кофты. – Эх, Нестор, Нестор…

Тот с трудом шевельнул ртом:

– Что?

– Интересно, что же нас ждет? Скитания, унижения, боль, холод, голод – что?

– Все, что ты перечислила, то и ждет, – прошепелявил Махно в ответ. Хоть и тяжело было батьке говорить, хотя и приходилось глотать слова и морщиться от боли, шепелявить и дергаться, он произнес эту фразу до конца, заключил ее горьким хрипом, выбившимся из-под бинтов: – Все это… Но все перечисленное ждет людей и на земле, которую мы оставляем. Здесь будет еще хуже.

Вот такое пророчество высказал батька двадцать седьмого августа 1921 года. И – словно бы накаркал… Как вещий ворон.

Лева Задов ногой оттолкнулся от берега и скомандовал гребцам, будто заправский моряк:

– Весла на воду!

Через несколько секунд лодки с беженцами покинули родную землю.

Прошли сутки. На заставу приехал сам Фрунзе. Долго стоял на берегу Днестра, смотрел на противоположную сторону. Был он хмур и сосредоточен, иногда у него дергалась правая щека, и тогда он доставал из кармана небольшую коробочку с порошками, вертел ее в пальцах, затем засовывал обратно в карман: порошки надо было запивать, а запивать было нечем. Фляжка, оставшаяся в машине, была пуста, из Днестра, по которому еще вчера плыли трупы, пить воду не будешь…

Командующий вздохнул, смахнул что-то с лица, будто паутину сбил.

Сел в машину. Некоторое время сидел молча, думал о чем-то своем, потом скомандовал адъютанту, сидевшему на переднем кожаном сиденье рядом с водителем:

– В ближайшее село, пожалуйста. Там, где есть телеграф.

С почты он отправил в Москву телеграмму, попросив поставить на ней гриф «Срочная»:

«Факт перехода в Бессарабию махновской банды установлен мною лично при посещении пограничного пункта. Фрунзе».

Часть третья. Чужое небо

На румынской территории батьку отделили от группы и вместе с Галиной Андреевной заперли в пустой и холодной, пахнущей мышами, сыростью, еще чем-то плесневелым, перележалым избе. У дверей поставили двух охранников с винтовками.

Галина расстелила на полу бурку, велела мужу:

– Ложись, полежи. Отдохни.

Тот, съежившийся, сухой, был похож на мальчишку, – время почти не брало его, как был батька мальчишкой, так мальчишкой и остался, – покачал головой удрученно:

– Лежать не хочется.

– Полежать тебе обязательно надо. Ты же весь израненный. Сплошь дыры.

Махно нехотя подчинился, лег на бурку, вздохнул простудно – в горле проступила сырость:

– Эх, жизнь! И долго они нас будут тут держать?

– Сколько захотят, столько и будут. Имя твое популярно и здесь. Вдруг они считают, что ты пришел сюда, чтобы поднять восстание крестьян в Румынии?

– Зачем мне это нужно? – с неожиданной горечью спросил Махно. – Хватит с меня… Наподнимался, навосставался.

Галина Андреевна присела на краешек бурки, поправила бинт на голове мужа:

– Нестор, у нас будет ребенок.

Глаза у Махно зажглись, вспыхнули в них радостные, далекие, крохотные далекие костерки.

– Правда?

– На этот раз – правда.

Теплые костерки в глазах Махно погасли.

– У нас с тобою ведь уже должен был быть ребенок. Не получилось.

– Сейчас получится. Будет дочка. Это точно.

– Я хочу сына.

– Будет дочка, Нестор, – уверенно, твердо, очень убежденно произнесла Галина Андреевна. – Дочка – это тоже хорошо, – она улыбнулась нежно, будто девчонка, – помощница в доме. Хозяйка.

В Москве тем временем был составлен документ, который подписали нарком иностранных дел РСФСР Чичерин и председатель Совнаркома Украины Раковский. Бумага эта была длинная, полная дипломатических запутанностей и намеков, с сокращениями ее опубликовала столичная печать. Под нотой (официально она называлась «Нота правительства УССР правительству Румынии») стояла дата: 11 ноября 1921 года.