Здесь, под небом чужим

«Из Бухареста Махно с женой и 17 товарищами в ночь на 3 апреля 1922 года бежал на автомобиле. Потом захватили четыре пароконных подводы, прогнав крестьян. Скрылись в лесу от погони. Одну лошадь освежевали и съели у костра. Жандармы окружили их, один из махновцев выстрелил мимо, остальные сдались. На допросе Махно заявил, что пытался бежать на Украину, желая стать во главе его реорганизованного отряда для новой борьбы против большевиков. Махно выразил сожаление, что предприятие не удалось».

Надо было готовить новый побег.

На этот раз батька занялся делом более основательно. Важно было выждать, выбрать момент, когда сигуранца ослабит внимание, хватка ее перестанет быть железной, – это первое, и второе – на сей раз ему помогал Лева Задов – опытный спец по части побегов, похищений и вообще жареных дел: чутье у Левы было нисколько не хуже, чем у самого Махно.

В конце концов батька бежал – так же, как и первый раз, на автомобиле. Сигуранца не сумела его догнать, и Махно с группой своих сподвижников очутился в Польше.

Он думал, что там с ним будут обходиться лучше, чем в Румынии, оказалось – нет, в Польше к Махно отнеслись еще хуже, много хуже. Во-первых, в Варшаве правили ярые националисты, для которых представители всех других народов – от американцев и австралийцев до украинцев и французов – были людьми низшего сорта; во-вторых, Польша, как и Румыния, в результате передела сумела захапать территории, о которых до Первой мировой войны даже мечтать не могла, и населены были эти земли украинцами. Так что появление на этих территориях украинца Махно было схоже с горящей спичкой, которую собрались сунуть в бутылку с бензиновыми парами. Пых – и обязательно будет взрыв.

Махно высадили из автомобиля, соратников его взяли под дула винтовок, а Галину Андреевну, беременную, с заметно увеличившимся животом, ухватили под белые руки и поволокли в варшавскую тюрьму.

Батька пробовал сопротивляться, тогда ему сунули под нос пистолет и пригрозили:

– Будешь дергаться – получишь семь дырок в черепушку. По количеству патронов в магазине.

Такая перспектива батьку не устраивала, и он затих. Из тюрьмы группу махновцев перевели в лагерь, расположенный неподалеку от Варшавы[7]. По территории лагеря бродили собаки, заключенные были тихи и худы – кормили их, как скот, помоями, в бараках пахло сортиром и вшами, сам вид лагеря вызывал у батьки скорбь и ярость.

Одно было хорошо – охранники не били, Галину же Андреевну вообще жалели и выпускали за ворота в город.

Только проку от этих вылазок на волю было мало – ни у Махно, ни у его соратников не было денег. Левино кольцо с дорогими сверкушками было давным-давно продано и проедено. Махно мрачнел, замыкался в себя и, когда к нему приставали с вопросами, что же делать, отвечал коротко:

– Ждать!

Из России приходили вести о том, что Ленин находится при смерти, а раз это так, то когда он преставится – подуют новые ветры. Махно ждал перемен.

Ленин умер. И действительно, из Советской России принеслась ошеломляющая новость – объявили амнистию всем, кто воевал против красных. Исключение составили лишь малые единицы. Украинский ЦИК, например, утвердил список исключений всего из семи человек – эти семеро не подлежали никакой амнистии: Скоропадский, Петлюра, Тютюник, Врангель, Кутепов, Савинков, Махно.

Батька провел пальцем по списку, ногтем подчеркнул свою фамилию и произнес удрученно и одновременно гордо:

– М-да!

Вечером к нему пришел Лева Задов.

– Батька, не руби повинную голову! – с пафосом попросил он.

– Что случилось?

– Я решил вернуться домой.

Минут пять Махно, ошеломленный, сидел молча, переваривал услышанное, потом поднял голову. Лицо у него было расстроенным.

– Завидую тебе, Лева… – произнес он тихо.

Задов не ответил батьке. Он и рад был сказать что-нибудь, но говорить было нечего. Оплывшее книзу, потяжелевшее лицо его дернулось, глаза повлажнели.

Уйти из лагеря такому опытному беглецу, как Лева Задов, ничего не стоило. Буквально на следующий день он исчез. Бесследно.

Рядом с Махно оставалось все меньше и меньше соратников.

Одно время им интересовались польские военные – им важно было знать структуру Красной Армии, устройство рот, батальонов, полков, дивизий, – батьку возили даже в Генеральный штаб, – но потом и военные увяли, поняли, что Махно не может сообщить им ничего нового.

– Надо бежать из Польши, – сказал батька жене.

– Куда?

– В Германию.

Галина Андреевна заплакала.

– Все дальше от родины, все дальше и дальше… Чужая ведь земля.

– Здесь нас сгнобят, Галя.

Слезы полились по щекам Галины Андреевны потоком, худая шея надломилась в основании, плечи задрожали. Махно почувствовал, как у него тоскливо сжалось сердце.

– Нестор, дай мне хоть ребенка здесь родить, – отплакавшись, попросила Галина Андреевна. – Куда я с таким грузом?

Она погладила большой, утюгом выпиравший из-под юбки живот.

– Ладно, – тихо вздохнул Махно и умолк. Галина еще что-то говорила, долго говорила, Махно слушал ее и молчал.