Здравствуй, груздь!

Но она уже немолодая, вон сколько в волосах седины, и она почему-то их не красит, но ей это даже идет. Однако в жены она не годится, решительно не годится. Только в любовницы… А почему бы, собственно, и нет? Она, кажется, одинока. Во всяком случае, постоянного мужчины, с которым можно было бы прийти в гости к близким друзьям, не наблюдается. А что, надо попытаться… Но как же Мака? А нормально, ничего Маке не будет, если действовать осторожно. Мака — его будущая жена. Молодая, готовая за него в огонь и в воду, и если быть осмотрительным, она никогда ничего не узнает. А Ангелину надо утешить, небось несладко быть одной. Она слишком властная и деловая, мужики ее боятся и обегают за версту. Но мне-то бояться нечего, и мне плевать на ее властность. Будет зарываться — прости-прощай.., у меня есть Мака! Главное — всегда об этом помнить.

* * *

Что за мерзость, думала Ангелина, как можно на собственной помолвке так пялиться на другую женщину? Хорошо, что Мака сидит рядом с ним и от счастья ничего не замечает, но другие ведь могут заметить. Жанна Эдуардовна, например, или Алина.

Надо поскорее сматываться, но неудобно, я ведь только пришла.

Она полезла в сумочку за сигаретами и не успела еще достать зажигалку, как Федор уже протягивал ей огонек. Она прикурила, благодарно кивнула и с наслаждением затянулась.

Как красиво и элегантно она курит, господи, и почему я ничего не заметил там, во Франкфурте, а теперь уже поздно… Плохо, что она работает вместе с Макой, невозможно, например, встретить ее с работы. Какое-то дурацкое наваждение, издевка судьбы… Когда я нашел жену — прекрасную, милую, нежную, мне вдруг попадается на глаза эта стерва.

Она типичная стерва, иначе разве могла бы руководить издательством и выжить в наших условиях? Зачем она мне? Не знаю, знаю только, что хочу ее… Раз в сто сильнее, чем Маку… Бедная, я еще на ней не женился, а уже изменяю. Пока в мыслях только, но…

Лишь бы никто не заметил, надо оторвать взгляд от нее и переключить внимание публики…

И, уцепившись за какие-то слова мужа Елены Дмитриевны о Дальнем Востоке, где так плохо с энергоснабжением, Федор рассказал какую-то байку о своих похождениях в уссурийской тайге, потом еще одну — и почувствовал, что сегодня он в ударе и все слушают, открыв рты. В том числе и Ангелина, не говоря уж о Маке. Даже Алина смотрела на него с восторгом. У него было достаточно романтическое прошлое, а хорошее чувство юмора и самоирония делали рассказ просто блестящим. Все смотрели на него, и он никого не обделял вниманием. Красуется, голубчик, подумала Ангелина, ну и пусть — все лучше, чем пялиться на чужую женщину в день своей помолвки.

Наконец Мария Дмитриевна принялась собирать грязные тарелки. Ангелина вскочила, чтобы помочь подруге.

— Ну как он тебе? — спросила она на кухне.

— А бог его знает, но определенно очень обаятелен и, несомненно, талантлив, только как-то он плохо монтируется с Макой, вернее, она с ним. А впрочем, пусть лучше будет Головин, чем какой-нибудь металлист или байкер. По крайней мере, он не наркоман, приличный вроде бы человек, с положением.

Я для нее хотела чего-то другого, помоложе, посвежее, но раз она выбрала… Знаешь, мне все эти штучки Валерия с отцовским благословением, испытательным сроком и прочей чепухой поперек горла. Какой в них смысл, если они уже спят вместе?

Ангелина прекрасно понимала, что они уже спят вместе, но слышать это было почему-то больно и неприятно.

— Гелечка, а ты о нем хоть что-то знаешь?

— Совсем немного, но, по слухам, он вполне порядочный человек. Ну бабник, вероятно…

— Бабник — это даже хорошо, по крайней мере у него большой опыт и с точки зрения секса у них, я думаю, проблем не будет, а то эти верные мужья… — она состроила такую гримасу, что Ангелина фыркнула. Она отлично поняла — приятельница намекает на собственного мужа, однолюба и тугодума во всем, что не касается его профессиональной деятельности.

— И потом, в конце концов, они же не католики, разрешения римского папы на развод не потребуется. Главное — не спешить с детьми.

— Вот тут ты не права, Маруся. Ему-то уже надо спешить.

И подруги рассмеялись.

* * *

Прошло несколько дней. Федор Васильевич успокоился. Когда он не видел Ангелину, ему было куда легче. А Мака между тем постепенно внедрялась в его жизнь и уже делалась ему необходимой. Субботу и воскресенье она истово драила его холостяцкую берлогу, и немало в этом преуспела. Правда, как-то она спросила осторожно:

— Феденька, а может, мы пока поживем у меня?

А тут сделаем небольшой ремонт?

— Нет, — покачал он головой, — никакого ремонта!

— Но почему? Посмотри, у тебя потолок на кухне какой грязный? Раковина вся оббитая…

— Мака, мне надо работать!

— А почему ты не можешь работать у меня? Там же две комнаты, я буду тихой, как мышка, а тут пока сделают ремонт. Ты не думай, я всем буду заниматься сама, а ты сиди себе и работай!

— Ненавижу ремонты!

— Да кто ж их любит? — засмеялась она. — Но надо!

На семейном обеде у Дуси она опять завела этот разговор. Та ее горячо поддержала:

— В самом деле, Феденька, так приличные люди уже не живут.