Здравствуй, Шура!

Свое письмо из Воронежа к жене Шуре я начинаю с сообщения, что ее письмо от 24 апреля я получил только 17 мая. Далее пишу о письмах, которые долго идут.

«…На нашем собрании выступал начальник группы и говорил, что недалеко то время, когда мы вернемся в Беларусь. Оклад мой теперь составляет 650 рублей, удержаний 203 рубля, на руки отдают 447 рублей, из которых 300 рублей посылаю тебе. Ходил сегодня пешком в Отрожку к Ивану, он угостил обедом и даже выпивкой. Ходили на речку, где тоже выпили. В общем, в этом году я второй раз выпил. Первый раз был на Новый год в Уфе у Некрасова и Лабуша, а теперь у Ивана. Ты видишь, что даже пишу не совсем твердо, прости, Шура, выпил. Это так редко бывает! Сегодня поездкой очень доволен. Иван дал хлеба, кусок рыбы, и я на почте поужинал. Иван через неделю уедет, и я останусь один. Иван никак не решит – ехать ли ему к семье, боится, что одного месяца отпуска не хватит. Я ему говорю: «Если б мне, я бы ни минуты не раздумывая поехал». Утром получил открытки от Шурки и от отчима. Отчим пишет, что послал вам письмо…».

26.05.1942

Письмо от жены Шуры из Ижевска:

«У меня новость: мама и Вера завтра уезжают в колхоз, где Вера устроилась счетоводом. Пишу и плачу с досады – мне и детям без бабушки будет очень плохо. Вчера ходили на поле делить землю, это в 4 км от нас. Завтра всех посылают на подсобное хозяйство. Получила аванс за первую половину мая – 300 рублей, купила молока литр (стоимость цензурой замазана), отдала за квартиру и в садик 50 рублей, купила ведро картошки (стоимость также замазана бдительной цензурой). Земли мне выделили 200 кв. метров, картошки еще нет. Верочка очень довольна письмом, что ты ей писал отдельно…».

28.05.1942

В открытке жене Шуре я условно написал, что прилетали немцы. Брат Иван уезжает в Узловую с восстановительным поездом.

31.05.1942

Письмо к жене Шуре в Ижевск:

«…Письмо от 1 мая я получил 27 мая. Да, долго идут письма. Ты пишешь насчет верности – ну, в этом, Шурочка, будь спокойна. Знаешь, как-то не до этого, больше думаешь насчет пожрать. К знакомым хожу не чаще раза в неделю. Числа 23 мая помог им посадить картошку и бураки около дома (прим. – бурак – свекла), они не хотели, но я уговорил. А как у тебя с огородом? Пишешь, что загнали платье – что ж делать, вещами сыт не будешь. Если из моей шинели не будешь делать себе пальто, то загоняй и ее. Когда-нибудь наживем все. Отчим пишет, если меня заберут в Красную армию, то он будет помогать вам. Это он, видно, в порыве особых чувств! Скоро будет полгода, как мы виделись. Скорее бы собраться вместе. Я теперь, кажется, сам съел бы горшок толченки. Был у брата Ивана в Отрожке. Отмахал туда и обратно 25 километров. Были на реке, купались, загорали, я постирал все, что на мне. Вспоминали довоенное житье, я ему почитал твои письма. В 18 часов в вагоне дали мне борща и, пока я его ел, мой поезд на Воронеж ушел. Пришлось идти пешком, и через два с половиной часа я был у себя…».

В этом письме я условно пишу, что стали чаще налетать фрицы. Посылаю конверт.

07.06.1942

В своем письме из Воронежа к Шуре я, после перечисления полученных от нее писем, пишу, что всю ночь шел дождь, похолодало.

«…Брат Иван со своим поездом стоит рядом с нашим. Позавчера я поужинал у него, Иван дал мне буханку хлеба. Он мне чем может – помогает, и табачку дает. Он получил письмо от своих: можешь его поздравить, у него родился второй сын – Леонид. Пятого июня я получил письмо от брата Шуры. Пишет, что отец послал ему 200 рублей. Брат Иван никак не решается ехать в отпуск к своим. У нас многих разослали кого куда. Меня пошлют тоже, но в последнюю очередь. Как у вас дела с посадкой картошки? Здесь уже всходит кое-где. Будь осторожна у станка. Ходили с Иваном в кино и дом-музей Никитина, находились здорово. Прошло полгода, как мы не виделись, а мне кажется, что несколько лет. Ходишь ли ты по выходным с детьми в кино в город, в лес? Как поживает бабушка?».

04.06.1942

Письмо от жены Шуры из Ижевска: