Здравствуй, Шура!

Немного позже со станции двинулись эшелоны, с короткими и частыми остановками. В одну из остановок к вагонам поднесли раненых. Запомнился один, у которого живот – сплошная рана, видны кишки. Поезд пошел быстрее, и мы прибыли на станцию Грязи.

03.07.1942

В дни, когда я переживал неприятные события, жена Шура писала мне письмо о том, что получила 1,2 кг масла и 12 яиц – теперь есть чем кормить детей – она очень рада. Пишет, что если я не послушаю ее и пошлю очередную получку, то она пришлет мне из своей: «чтобы я поддержал себя» и «не вздумай вернуть обратно».

«…После выступления Сталина ровно год назад мы, работницы 27-го цеха, отмечая этот день, обязуемся работать по-стахановски. Ты, Саша, знаешь, я не ленилась дома и теперь на заводе работаю честно, не теряю зря ни минуты, стараюсь дать фронту больше. День отметила хорошей работой: вместо 385 кг по норме сделала 570! Не с кем посоветоваться, все на тебя смотрят чертом. Хозяйка нажимает насчет дров. Прополола огурцы и 15 кустов помидоров. Я только и живу для детей, где что достану – все им, они у меня пока сыты и здоровы. Мы с Верой едим все, а не как в Гомеле, когда разбирались с едой. Борик уже сам хочет ходить в садик. Работницы говорят, что я постарела и похудела. Сестра Вера послала тебе письмо из деревни. У дочери порвались тапочки – она босая. В лагерь, наверное, ее не отправлю, пусть едет в деревню, когда поспеет малина. Сообщаю адрес Толика. Дождь перестал, иду на картошку…».

Также Шура сообщила, что ее фотографию вывесили на доске почета.

04.07.1942

Мой брат Шура писал из Красного холма моей семье в Ижевск. Благодарит за присланное ему письмо и вспоминает прошлое, надеется увидеться со всей великой гавриловской родней. Сочувствует моей жене в ее трудной жизни, с болью вспоминает о своей матери и Ане. Он занимается по 12 часов, а иногда и ночью по четыре. Трудно, но нужно.

Получил от братьев по открытке и одну общую. От отца тоже.

06.07.1942

Я, отъехав от злополучной Графской, пишу жене Шуре в Ижевск:

«Жив, здоров, вчера послал открытку с Мичуринска, которую писал в Грязях. Нового адреса не знаю. Подъезжаю к Рязани, где, наверно, и отпущу эту открытку. Не буду описывать тебе, что со мной было, но раз пишу, значит все обошлось благополучно. Когда увидимся – расскажу. Последнее ваше письмо от 15 июня получил 27 июня. Очень рад, что ты посадила картошку. Держись, Шурочка, держи детей. Первого июля я послал тебе из Воронежа 147 рублей за первую половину июня, проследи получение. О дальнейшем буду писать. Ваш А.М.».

В Рязани я эту открытку не опустил. Была ночь, на фасаде я увидел надпись «Рязань» и услышал стрельбу зениток. Удалось отправить открытку только в 100 километрах от Рязани на станции Шилово.

08.07.1942

Открытка жене Шуре в Ижевск из Рузаевки:

«…Не знаю, долго ли мы будем в Сызрани, но ты напиши мне на главпочтамт Сызрани. Я из своего последнего места жительства выехал 4 июля. Что было – расскажу при встрече. Рузаевка – это самая близкая станция к вам, дальше буду отдаляться…».

11.07.1942

Открытка жене Шуре в Ижевск, пишу по дороге в Куйбышев:

«Вчера прибыли в Сызрань, и нас отправили на станцию Абдулино за Куйбышевым. Так что если писала на Сызрань, то зря… Теперь пиши на Абдулино. Жарко. По дороге молоко стоило по 15–20 рублей за литр, но я не беру – дорого. Обеды нам дают, хлеб по 500 граммов в день. Здесь спокойно, не то, что там. Уже давно не имею писем от вас…».

13.07.1942

Открытка жене Шуре в Ижевск:

«Отправил тебе из Кинели заказное письмо. Сейчас стоим на маленькой станции в 50 километрах от Абдулино, к вечеру будем на месте. Из Абдулино буду стараться попасть к вам на пару дней».

15.07.1942

Открытка жене Шуре в Ижевск из Абдулино:

«Вчера приехали в Абдулино. Стоим вблизи речонки Ик. Покупались, постирали белье, привели себя в порядок. Пиши скорей. Если останемся здесь надолго, то постараюсь заехать к вам хоть на пару дней. Бортников обещал отпустить».

14 июля на небольшой станции Абдулино приостановилось продвижение на восток. Здесь мой начальник Михал Михалыч Бортников развернул свою деятельность. Он со мной, как с главбухом группы, а после Воронежа и кассиром, позаботился о своевременной выплате всем жалования. Составили списки, и я медленно, но верно, стал опустошать свою торбу с деньгами, вывезенными мной из Воронежа. Деньги оказались очень кстати, так как с оформлением нашей группы в финансовых вопросах у местного ДН-3 задерживалось, требовалась команда из управления дороги и т. п. В конце концов нас прикрепили к ДН-3 (третьему отделению службы движения). Через главбуха ДН-3 Карамышева Петра Николаевича (моего ровесника) в дальнейшем я получал деньги для группы и отчитывался о них. С Карамышевым у нас конфликтов не было, и мы были на правах хороших знакомых. Позднее, 30 ноября 1942 года, я даже отправил ему открытку.