Меня отвели в камеру, где у меня постепенно рассеялась моя вера в свою непогрешимость, вера в то, что скоро весь обман откроется, и меня выпустят на свободу. Рядом со мной сидели такие женщины, которые попали в тюрьму по недоразумению. Выслушивая их истории, я все больше убеждалась в том, что происходит величайшая несправедливость – в стране происходят вещи, которые должны уничтожить все завоевания революции, что человека лишают всякой свободы, и даже малейшее инакомыслие грозит тюремным сроком.
На следующий допрос меня вызвали через неделю. За столом сидел тот же следователь в новенькой военной форме.
– Так вы уже сделали правильный выбор, – задал вопрос он.
– Я сделала свой выбор еще тогда. когда вы в коротких штанишках бегали, – ответила я, видно, ответ мой ей не понравился.
– Что ж перейдем к фактам. Вам знаком профессор Неделин?
– Конечно, это очень образованный и культурный человек, профессионал своего дела.
– А вот давеча, во время лекции он вдруг позволил себе острить, когда погас свет, что жить стало лучше, жить стало веселее.
– Но ведь так сказал наш вождь Сталин – возразила я.
– А с какой иронией было это сказано. Вы считаете так допустимо говорить, клеветать на нашу действительность.
– У него не было задней мысли на этот случай.
– Вот здесь вы заблуждаетесь. Это клевета на наших руководителей, на нашу страну. Тем что вы не донесли на профессора, за его такие высказывания, доказывает о том, что вы заодно с такими вот врагами революции.
– Нет, я не думаю, что они враги.
– А скажите, что случилось с супругой товарища Сталина Надеждой Алилуевой.
– Она умерла от сердечного приступа.
– Верно вы говорите, а вот в вашем институте ходят слухи, что она покончила с собой выстрелом из нагана.
– Не знаю я таких подробностей.
– Вы уверены в этом? – следователь посмотрел мне прямо в глаза, и я не выдержала этот пронзительный взгляд, отвела свои глаза.
– Да.
– А у меня есть вод свидетельство, что вы были в кабинете, когда один из присутствующих сказал, что Алилуева застрелилась.
– Не помню я этот случай.
– А я вот напомню, – сказал он и назвал номер кабинета, и кто присутствовал в том кабинете, тогда я вспомнила этот случай, и я подумала, кто же это мог написать донос, перебирая в памяти участников разговора.
По окончании допроса следователь потребовал от меня подписать протокол допроса, но я отказалась это делать, ибо я не могла клеветать на честных людей и считать их врагами революции. Это разозлило его, он сказал, что я пожалею об этом и отправил меня в камеру.
В камере я не могла прийти в себя от обвинений в мою сторону, а еще больше меня поразило то обстоятельство, что кто-то из нашего окружения был откровенным стукачом, иначе б откуда следователь мог знать о профессоре Неделине, который с иронией сказал роковые слова вождя: "Жить стало лучше, жить стало веселей". Где сейчас замечательный ученый и доброжелательный человек профессор, вина которого заключалась в небрежно оброненном слове. Я вспоминала всех тогда присутствующих людей, оценивала их моральные качества, но все они были вполне порядочные честные люди, с которыми шли бок о бок в борьбе несколько лет. Кто же мог клеветать на профессора, которого все мы любили и уважали? Я не могла найти ответ на свой вопрос и поэтому обратилась к к своей хорошо знакомой женщине, которая работала до того секретарем обкома партии.
– Нечего здесь удивляться, система проверяет людей на вшивость, у кого слабые нервишки, кто трусить за свою шкуру, тот и бежит в органы, чтобы первой доложить о факте инакомыслия, остальные уже становятся преступниками не доносившие о врагах революции статья 58 пункт 12. Воистину, язык мой – враг мой.