Зеленая ночь

Пири, не отвечая, показал официанту растопыренную пятерню:

— Пять порций. И вина… Сухого. — И, когда официант ушел, сказал, усмехнувшись: — Ты видел их порции? Три кусочка! А я за раз сотню умну!..

Пить Пири не стал.

— За рулем не могу. Будет случай, в деревне посидим, с удовольствием с тобой выпью. А сейчас — хоть убей.

Умид стакан за стаканом тянул прохладное вино — Пири то и дело подливал ему — и не заметил, как опустела бутылка. По всему телу разлилась приятная тяжесть, совсем не похожая на ту, от которой ломило тело, когда он тащил из колодца ведро, полное влажной земли… Все сейчас, даже волосатое лицо Пири, было того же цвета, что и вино. Умид поглядел, как шевелятся круглые щеки Пири, жующего шашлык, перевел взгляд на пучки волос, торчащие на мочках ушей, и спросил, не очень-то соображая, что говорит:

— Чего тебя Барсуком прозвали, а?

Пири поперхнулся, проглотил непрожеванный кусок. Усмешка тронула его губы. Недоброй показалась она Умиду.

— Черт их знает!.. Делать нечего, вот и придумывают. А что, похож я на барсука?

— Похож, — Умид кивнул.

— Что ж, спасибо… а ведь каждый на кого-нибудь походит.

— И я?

— Конечно.

— А на кого?

— Ты? Кузнечик!

Перед взглядом Умида, затуманенным винными парами, возникли вдруг голые мальчишки, речка, кусты… Отчетливо прозвучала оплеуха…

— Шучу, шучу!.. — поспешно сказал Пири. — Ты парень классный!

Умид подумал, что Пири испугался — не обидел ли его, и со слезами на глазах будет сейчас молить о пощаде. «Если ты скажешь, что видел меня в постели Асли, я пропал. Халык из нас с ней котлету сделает!» Вынет из кармана смятый платок и станет вытирать слезы. И Умид сжалится над ним. «За кого ты меня принимаешь? — скажет он. — Эту тайну я унесу в могилу. Но признайся: ты поступил подло!» Пири опустит голову и скажет: «Ты прав, Умид. Я негодяй! Подлец из подлецов! Клянусь пятью своими детьми, больше этого не повторится!»

Но Пири совсем не похож был на кающегося грешника. Он вел себя так, словно на нем ни пятнышка, и Умид уже начал сомневаться: а видел ли он Пири в постели председательской жены? Может, померещилось?

Пири поставил локти на стол, перегнулся к Умиду:

— Ну, пускай Барсуком прозвали. Пускай Барсук! Что с того? Ты в сердце мне загляни! Знаешь, какое у меня сердце? Для людей стараюсь! Если б не я, Халык такого бы натворил!.. Да вот отец твой колодец копает. Думаешь, Халык сам? Я его надоумил! Пораскинь умом; нужен бабке этот колодец? А? Нужен ей колодец?

— Не нужен.

— Вот. А дяде Меджиду заработать надо. Я и заплатить заставлю больше, чем положено. Я добрый… — Пири примолк, огляделся по сторонам и сказал негромко, но внушительно: — У меня одна плохая черта. Мстительный я. Что есть, то есть. Не прощаю. Подставил мне ножку — берегись! — И Пири пристально поглядел на Умида.

Но глаза у парня прикрыты были отяжелевшими веками, и Пири не смог найти в них ответа на свои слова. А потому отвернулся с таким равнодушным видом, будто все сказанное не имеет к Умиду ни малейшего отношения, будто это так, для разговора…

— Если кто мне поперек дороги стал — пеняй на себя!

— И что ж ты сделаешь? — Умид грудью навалился на стол. — Убьешь?

Пири отломил кусочек хлеба и, зажав его двумя пальцами, поднес к полузакрытым глазам Умида.

— Хлебом клянусь: убью! — негромко сказал он. — Уж если мне жизнь поломают!..

В затуманенной вином голове Умида мелькнуло, что это правда, Барсук запросто может прикончить человека. Подстережет как-нибудь на дороге, разгонит свой газик… И все. Сам виноват — неосторожен!..

Умид поднялся из-за стола.

— Пошли.

Пири встал. Обхватил Умида за шею.

— Мы с тобой братья! Точно? До гробовой доски! — и поцеловал его в щеку.

Они долго бродили по городу. На некоторых улицах побывали по нескольку раз. Умид начал трезветь, но голова была как налитая, под глазами надулись мешки. С каким наслаждением прилег бы он где-нибудь на тюфячке!.. Да и без тюфячка сойдет! Хоть на голой земле!.. Хоть валетом с бабушкой Миннет!..

— Когда обратно-то? — слабым голосом спросил он Пири.

— Я знаю, тебе Солмаз нравится… — не отвечая на вопрос, сказал вдруг Пири. — Ты ей письма писал.

Умид обалдело молчал. Он протрезвел мгновенно.

— Чудное чего-то городишь… — испуганно пролепетал он.

И тут Пири рубанул сплеча:

— Ты из-за нее с Тофиком дрался!

Пири нарочно сказал «дрался». Не «получил от Тофика», а «подрался». Боялся все-таки, не хотел задеть самолюбие.

— Асли тоже в курсе дела.

— Ну, ты даешь!.. — спокойно сказал Умид.

Пири снял с руля руку, трахнул себя в грудь кулаком:

— Жизнью клянусь, в курсе!.. Детьми клянусь!..

— Ерунда!.. Как это можно: Солмаз и я!..

— А что? Чем ты хуже других?! Ничем! Хочешь, проверну дельце? Лишь бы Асли согласилась, Халык и не пикнет!

— А Солмаз?

— Что — Солмаз?! Бога должна благодарить, что такого парня отхватит! Только сам не зевай!

— В каком смысле?

— Повидайся с девушкой, потолкуй… Хочешь, организую?

— Нет, нет! Спасибо, — поспешно сказал Умид.