Зеленая ночь

Ахмед знал, что Муршуд с умыслом демонстрировал ему свои рублевки: вот, мол, как нужно жить! Знал и то, что двадцать машин Муршуд сегодня не мыл, потому что моечная, расположенная на окраине райцентра, на берегу реки, была старая лачуга и уж конечно не могла обслужить столько машин. Не зря эту лачугу в насмешку называли «дворцом Геюша». А Геюш был человек хваткий и умел добывать деньги там, где, казалось, и не предвиделось их. Когда в районе появились «Жигули», он первый смекнул, что владельцы таких легких и изящных машин непременно захотят содержать их в лоске и блеске. И вот пока работники района, ответственные за это, думали, где и как установить место для мойки машин, долговязый Геюш быстренько сколотил лачугу на берегу, поставил насос, предмет тоже дефицитный, и стал мыть машины. А вскоре, взяв в подручные Муршуда, сам удалился добывать новые прибыли. А Муршуд изнывал от безделья, так как вначале работы было совсем мало, и он постоянно сетовал на владельцев машин, проезжавших мимо. Возмущался он так громко, что слышно было издалека. Еще вчера Ахмед слышал его жалобы: «Скупердяи, едут в балку и сами моют машины! С копейкой, как с душой, расстаются! И нет им дела до того, что Муршуду надо как-то на хлеб заработать. Какое им всем дело до того, что Муршуд только из армии вернулся! Нет чтобы работенку ему подкинуть, а они — мимо… Ну да ладно, еще два месяца, а в сентябре брат устроит меня на курсы шоферов…»

Муршуд обожал своего старшего брата Бахыша, который служил в милиции и на днях получил звание сержанта. Это был широкоплечий смуглый мужчина, но почему-то неженатый. И если где речь заходила о свадьбах, мать Бахыша говорила, вздыхая: «Такой у нас большой район, а девушки под стать моему Бахышу не можем найти».

Муршуд взял у Ахмеда транзистор и со скучающим видом посмотрел на парня, потом поискал, на всех волнах транзистора хорошую музыку, но, ничего подходящего не поймав, выключил и соскочил со спины каменного барана.

— Сегодня в программе для полуночников будет концерт по заявкам, — сказал Муршуд безразличным тоном. Отойдя немного, обернулся: — Эй! Да ты вроде вместе с бараном из одного камня вытесан, прилип и сидишь тут. Делать тебе, что ли, нечего?

Ахмед хотел было сказать, что через два месяца ему в армию идти, а поэтому нет смысла искать работу, но Муршуд опередил его:

— Шел бы ко мне работать. И деньги тебе, и почет! — и он вразвалочку зашагал в сторону кинотеатра.

Ахмед, глядя ему вслед, подумал, что ведь и Наргиз может наскучить видеть его верхом на каменном баране, и она спросит, как сейчас Муршуд: «Делать тебе, что ли, нечего?»

Ахмед вернулся домой, когда совсем уже стемнело и перед кинотеатром умолк репродуктор. Небо было усеяно звездами. Юноша вошел во двор и остановился перед крыльцом. В доме горел свет. Парень зло посмотрел на распахнутые настежь окна: «Опять явилась». Повернул было обратно, но передумал. Он знал, что мать не уйдет, пока не дождется его.

Мать обычно приходила утром, убирала, мыла грязную посуду и, оставив на столе еду для Ахмеда, уходила… Сейчас паренек догадался, что неурочный приход матери — это неспроста, видно, предстоит какой-то разговор. Ахмед медленно поднялся по ступеням на веранду, постоял и только потом тихо приоткрыл дверь и вошел в комнату.

Мать стояла к нему спиной и поправляла постель. Похоже было, что она слышит его шаги, но старается не реагировать на них. Через мгновение женщина разогнулась, повернулась к нему и улыбнулась. По выражению ее глаз Ахмед понял, что мать только что плакала, ресницы еще были влажные. Она улыбалась через силу, и морщинки возле рта обозначились резче обычного.

Ахмеду стало не по себе от ее взгляда. Он повернулся и собрался уйти, но голос матери остановил его:

— Почему ты не поел довгу? Со вчерашнего дня стоит… — Ее голос дрожал, и Ахмед понял, что пришла она вовсе не для того, чтобы говорить о еде. В глазах сына вспыхнул злой огонь, дыхание участилось, и он едва сдержался, чтобы не крикнуть: «Уйди отсюда! Мне не нужен твой хлеб! И больше сюда не приходи!»

При этом Ахмед понимал, что, не приди сюда мать день-другой, он потонет в грязи и будет голодным. Внезапно он почувствовал двойственность своего отношения к матери: «Ешь хлеб матери, носишь рубаху, постиранную и выглаженную ею, принимаешь деньги и подарки от нее, а вот видеть ее не хочешь!» Теперь он был зол и на себя, свою зависимость от матери.

После гибели отца мать, молодая еще женщина, вышла замуж за другого, и Ахмед до сих пор не мог ей простить этого.

— Ты, по-моему, слишком много бываешь на улице, — наконец тихо заметила мать.

Ахмед уже не раз слышал это и знал, что она закончит сейчас, как всегда: «Не водись с дурными людьми». Но на этот раз мать сказала другое:

— Не упрямься, Ахмед, а переходи и живи с нами… И мне не будет так тревожно, куда пошел, когда пришел…

Парень сообразил, что мать хочет так подойти к осуществлению своей цели. Не доходя до двери, он сел на стул, мать опустилась рядом на табурет.