Зеленая овца пасется на зеленом лугу

— Что-ты, что-ты. Москвич вшивый приехал.

Услышал я за спиной.

Вот почему меня сюда отправили? Как теперь отсюда уехать? Кто эти люди? ААААААААААААААА!

Я увидел деревянный одноэтажный дом с надписью " Продукты". Двери были спасительно распахнуты, я зашел в магазин.

Продавщица разговаривала с пьяным, почти голым мужиком. На нем были только трусы и носки с дыркой. Из дырки выглядывал большой палец.

— Да я что, из своего кармана за вас платить должна? Вон вас сколько, а отдали только половина. Все, никаких чекушек. — Продавщица кинула тетрадку на прилавок. — Себе в убыток работаю. А детей чем кормить?

Мужик оглянулся и увидел меня:

— Слышь, малец, у тебя закурить нету?

Но его резко оборвала продавщица:

— Так, не приставай. Иди, иди давай, проспись. Что вам, молодой человек?

Я взял бутылку воды и пошел обратно к дому.

— Вот и банька готова.

Дядя Володя показал на бревенчатую избушку с маленькими окнами.

В бане широкие деревянные лавки, булькает вода в котле и приятно пахнет травами.

Я вылил на себя тазик теплой воды, вытерся махровым полотенцем. Что еще тут надо делать и как, я понятия не имею.

Весь оставшийся день я ел, потому что меня постоянно звали за стол.

Наверное, они решили, что в Москве голод.

Спать мне постелили в комнате, стены которой обклеены постерами из Доты2.

— Сережкины апартаменты, теперь твои. Он в сентябре приедет, картошку копать. Работает сейчас. — Тетя Оля поглаживала рукой подушку, когда говорила. Видно, она скучала по сыну.

Я лег в постель. В саду слышалась какая — то возня и сдавленное шипение. Через несколько минут на подоконник влетел взъерошенный кот:

— Мурзик, зараза, по нашему забору гуляет.

— Ты его прогнал?

— Нешто стерплю

Я запостил фотографию в ВК "боевые сибирские коты". И тут же получил несколько лайков.

Я лежал в полутьме, ночью здесь слегка темнеет, просто тусклый свет, все видно, и рассматривал постеры.

Вот интересно. Я лежу в Сережиной комнате, в его кровати, в его футболке, в ногах у меня спит его кот, я ношу его тапки. От этого я могу стать Сергеем? Нет, не могу. Даже если его родители будут звать меня Сергеем /тетя Оля иногда ошибочно называет/. И все равно я не буду Сергеем. Значит я — это что-то непреходящее, неизменное при любых обстоятельствах. Если ты носишь шубу сэра Генри, это не значит, что ты сэр Генри. Но об этом я еще подумаю, потом.

Я закрылся одеялом с головой от надоедливого комариного писка, и заснул.

Проснулся рано от щебетания птиц. Такого не громкого, едва различимого, как разминка. Птицы ждали восхода солнца:

— Взойдет, не взойдет? Взойдет! Взойдет! Вот оно!

Раздалось ликование со всех сторон. И все это постепенно выстроилось в гармоничный гимн новому дню.

Я еще полежал немного и встал. Пойти разведать где озеро. О нем вчера говорил дядя Володя и даже рукой показал.

Я шел по мокрой траве, и вы даже не представляете, какие новые чувства меня переполняли! Какой — то бесконечной радости и полноты мягкого теплого бытия.

Озеро большое, заросшее осокой. Дальние берега кажутся синими от тумана. Вода в озере чистая, так что видно копошащихся на мелководье мальков, но очень холодная.

Я зашел в воду. В зарослях осоки кто-то был. Голое женское тело совсем близко. Наверное меня тоже увидели. Чтобы не смущать я нырнул, и уплыл далеко — далеко. Когда я вышел на берег никого не было. Интересно, кто это? Может лесная нимфа? Они купаются голыми в озерах. Красивая наверное, такое белое тело и длинные светлые волосы.

Женское тело. Как оно притягивает меня своей тайной. Как страшит эта тайна. А у меня когда-нибудь будет девушка? Кто-нибудь захочет выйти за меня замуж? Я вспомнил Дашу. Но мне не стало грустно. Я простил ее, потому что на сердце у меня было легко.

— Сходи, Артемочка, в магазин. Свежий хлеб привезли. Купи булку белого и булку серого. — Тетя Оля совала мне деньги и пакет.

Я пошел в магазин, тот самый с надписью "Продукты". Он один на всю деревню.

В магазине очередь из бабушек. Они все разом посмотрели на меня и заулыбались. Я поздоровался.

— Какой воспитанный, не то что наши: ни здрасти, ни до свидания.

— Ой, молодежь.

Хлеб теплый и без целофана. Повинуясь деревенскому рефлексу, знать бы откуда он у меня, я запихал кирпичики подмышку, борясь с желанием откусить ароматную корочку.

Навстречу мне шла женщина с очень коротко подстриженными волосами, в спортивном костюме, похожая на учительницу физкультуры.

Она остановилась, взяла меня за руку своей крепкой загорелой рукой, но с ярким маникюром:

— Здравствуй, ты Верочкин сын?

— Да, здравствуйте.

— А, как я рада! А мама твоя не приехала? Очень жаль. Вот бы приехала! Мы бы с ней встретились, молодость вспомнили. Как на танцы бегали в клуб, концерты ставили. Она же пела очень хорошо. А танцевала как! Испанские танцы ей нравились. Веселушка такая. Ну, привет передавай. Скажи, пусть приезжает.

Что я сейчас слышал? Я не ослышался? Моя мать ве-се-луш-ка?

//

— Это откель в наше Сан — Тропе, в наши Тропинки занесло? Цветочки — лютики. Городской небось?

— Я из Москвы приехал.