Зеленый луч, 2017 № 01

На Малой Садовой был накрыт праздничный стол, покрытый белой скатертью, за ним друг напротив друга сидели Вера и какой-то худощавый лысоватый мужчина в сером костюме. Они ждали Лушку. А Таньку они не ждали, и посему немного растерялись. И Лушка тоже растерялась, так как почувствовала, поняла, что этот мужчина будет сидеть у них на кухне еще очень долго, может, даже всю жизнь просидит у них на кухне, и не только в костюме, но и в трико, и в майке, и не только молча, но что когда-нибудь он заговорит, и будет говорить с ней, с Лушкой, и голос его будет басовитым, глухим, и очень-очень строгим, всегда чужим, навсегда ненавистным. Почему?.. Кто знает, почему…Лушка не знала…

Танька никогда не терялась. (Ах, нет, терялась однажды, когда из ее портфеля, коим она лупила по голове одного своего одноклассника, выпала тетрадка с ее стихами, а другой подхватил эту тетрадь и, взобравшись на учительский стол, стал читать оттуда громко и с выражением. И стихи показались всем такими глупыми.

И самой Таньке в том числе…)

— Здравствуйте, тетя Вера. А можно мы с Лушей пойдем на танцы, а на ночь она останется у нас?

— Да, но…, нет, но мы хотели…

— Ну, пожалуйста, ну тетя Вера, там нас моя бабушка ждет, она тыквенный пирог печет. И потом — я же уезжаю на следующей неделе…

— Ну ладно, — протянула Вера. Потом спохватилась: — Луша, познакомься, это Валерий Петрович.

— Угу, — сказала Лушка.

И они с Танькой убежали, и не услышали, как Вера сказала:

— Может быть, и лучше что она ушла…

И чуть тише:

— Может, останешься сегодня у меня?

Глава 13 «Цикл»

Часть I Черно-белый сон

Спать в объятиях мужчины так сладко, так хорошо. И сны, что приснятся в его объятиях, должны быть краткими и легкими, и, пожалуй, бесцветными. Да-да, черно-белыми. И хотя Ангел знал, что не так уж долго и не так уж счастливо проживут они вместе, сейчас ему хотелось, чтобы все было безоблачно и красиво…

Ангелу хотелось в Ореанду…

Недалеко от Восточных ворот парка, на самом краю Щелочной горки, еле прикрытая склонившимися над ней деревьями и спустившимся на город слабеньким полупрозрачным туманом стояла небольшая полукруглая колоннада. На девяти ее колоннах лежал прямой карниз, оба края которого уходили под ветви деревьев, где скрывались в густой листве; основания колонн, по краю круглой площадки, которую и обрамляли колонны, соединял между собой невысокий бортик. И снизу Ореанда казалась белым полукруглым балконом. Из Нижнего парка к ней вела потертая зигзагообразная лестница в пятьдесят девять ступеней, по ней-то и поднялась Вера, громко считая.

Там ждал ее мужчина, объятия которого были самыми мягкими, самыми уютными, хотя и немного тревожными… Он протянул Вере пышный букет чайных роз. Она взяла цветы правой рукой и, уколов безымянный палец, вскрикнула негромко. Он отобрал цветы, с силой зашвырнул их, и они, перелетев через бортик, разлетевшись, упали вниз, а он достал белоснежный носовой платок, вытер им капельку крови, выступившую у нее, и зашептал: «У кошки заболи, у собачки заболи…» Вера рассмеялась.

Затем из кармана серого костюма он достал флакончик мыльных пузырей и подарил его Вере. Вера стала пускать пузыри, и те улетали вдаль к Бештау, горе с пятью вершинами, стоявшей далеко за городом, но пузыри долетали до нее довольно-таки быстро и, натыкаясь на пики, лопались, и брызги от них разлетались и падали где-то дождем.

— Ну, все, хватит, пошли, — сказал мужчина.

— Последний, — попросила Вера и выдула новый пузырь.

Внутри этого пузыря, свернувшись калачиком, спал малюсенький малыш. Он не улетел вслед за остальными пузырями, а, медленно вращаясь, повис между ними.

Вера поднесла к нему полусогнутую ладонь, пузырь лопнул, и малыш мягко опустился к ней в руку. Вера осторожно поцеловала его и спрятала в карман своего халата.

Они спустились в Нижний парк, и пошли под ручку к его восточным воротам.

Чувствуя, что Вера скоро проснется, дачу с полуротондой, что на Баталинской улице, Ангел решил перенести поближе и поставить ее здесь, на выходе из парка. Влюбленные не спешили зайти внутрь, прежде они обошли здание вокруг, задирая головы, любуясь его балконами и колоннами, его необычной, расширенной кверху трубой, напоминающей подсвечник, и легкой башенкой, очень светлой, поскольку в башенке было четыре арочных отверстия, и больше ничего, а значит, только свет и ветер жили в ней, только свет и ветер… Они решили подняться на огромный каменный балкон над полуротондой, чтобы оттуда полюбоваться на вершины Бештау, и проверить — не кончился ли там дождь. Дождь все еще шел, может быть потому, что мыльные пузыри все еще подлетали к Бештау, все еще лопались от прикосновения к пяти ее вершинам…

На балкон вышла женщина с маленьким ребенком на руках, по правую руку ее шел мальчик очень серьезного, даже сурового вида, и обиженная девочка чуть помладше его.

— Какой чудесный у Вас ребенок, — обратилась женщина к Вере.

— Спасибо, — улыбнулась Вера, опустила руку в карман халата и бережно вынула малыша. Малыш заворочался во сне, потянулся, и Вера увидела, что это девочка.