Зеленый остров

Только теперь до Зои дошло: у Сергея есть невеста. Невеста!.. Какое редкое слово: белое, кружевное, нежное! Оживляет оно в памяти детские игры. Куклы-невесты, для которых фатой был перевязанный ленточкой носовой платок. Принцессы-невесты, нарисованные размоченными слюной цветными карандашами. Настоящие невесты, въезжавшие во двор на украшенных кольцами и лентами такси — встречала счастливых вся детвора из окрестных домов. Еще оживали с этим словом так высоко возносившие душу мечты юности. А произошло все буднично и второпях. Тайком от родителей вышла замуж. Дело было в начале зимы, перед сессией. Девчонки из группы, собрав по рублю, подарили Зое традиционную куклу, поздравили, но на свадьбу не пришли, надо было к зачетам готовиться. В узенькую комнату, которую снимала Зоя, пришли только свидетели да еще трое друзей Бориса, выпили пару бутылок шампанского — и отправились бродить по вечерним ленинградским улицам. На том и кончилась свадьба…

— Сергей уже взрослый человек, — неуверенно произнесла Зоя.

— Нет, не взрослый! — ответила запальчиво Нина Федоровна. — Взрослым он станет тогда, когда появится у него семья, собственные дети. А пока еще он мой сын. И я хочу, чтобы он женился по-человечески!

Женщины и мужчины из очереди уже с интересом оглядывались на Зою и Нину Федоровну. На лицах пожилых людей заметно было сочувствие Нине Федоровне. На Зою они смотрели строго и безжалостно.

— Молодые теперича вообще всякий стыд отменили. Не модно, говорят, — иронично заметил старичок с белой, как помазок для бритья, бородкой.

— Конечно, ребенку отец нужен, но могла бы вдовца какого найти или разведенного мужчину, — доброжелательным тоном посоветовала огромная тяжелая старуха с похожими на тумбы отечными ногами.

— Да что говорить, не красиво поступила…

— Просто ни в какие ворота не лезет.

— Безобразие… Распущенность… — слышала Зоя со всех сторон. Дурной славы, то есть осуждения старших, она боялась больше всего. Кружилась голова, подкашивались ноги. Зоя выбежала из приходной кассы на спасительный свежий воздух.

С детских лет отец удивлял Зою своим храпом. Когда во сне Ефим Петрович переваливался на спину, рот его приоткрывался — и с двуспальной, с железными витыми каретками, кровати разносился мощный — словно в весеннем поле напряженно трудился трактор — рокот. Даже Зоина мать за тридцать лет супружеской жизни не могла привыкнуть к этому храпу. Просыпаясь ночью, она немилосердно толкала мужа локтем. Ефим Петрович живо перевертывался на бок и затихал.

— Мам! — позвала Зоя.

— Ах! — сразу отозвалась Александра Васильевна.

Сколько себя помнила Зоя, всегда так было: стоило ей ночью тихо позвать мать, та немедленно, как бы крепко ни спала, откликалась. А потом и сама Зоя обрела эту чуткость: сквозь сон слышала покашливание Ленки, даже ее причмокивание, не говоря уже о том, что подскакивала на постели, точно отпущенная пружина, если Ленка позовет.

Проснувшись, Александра Васильевна, конечно, услышала храп мужа и поступила привычным образом, проворчав:

— Фима, ну нельзя же так храпеть!

Рокот оборвался, вновь стала слышной затейливая звуковая вязь, состоявшая из тиканья старинных кабинетных часов, ходиков, корабельного хронометра, будильника и всех других, оживленных Ефимом Петровичем сокровищ из его коллекции. К этому перестуку Зоя привыкла еще с младенческих лет, она даже любила слушать этот рассыпанный по комнате стрекот. А сон все не давался. Стоило закрыть глаза — и совершенно отчетливо возникало квадратное, с закругленными углами челюстей, неулыбчивое лицо Нины Федоровны. Серые, с сухим блеском глаза сообщали лицу такое угрожающе-сильное выражение, что даже наедине с собой Зоя не могла стерпеть излучаемую раскаленным взглядом Нины Федоровны ненависть.

Через дорогу, напротив дома, стоял фонарный столб, на отогнутой верхушке которого голубовато-розовым светом сияла ртутная лампа. Этот неприятный холодный свет растекался по потолку, и потому глаз легко различал обстановку комнаты. В длинной узкой шестнадцатиметровке стоял посредине круглый стол с задвинутыми под столешницу венскими стульями, громоздкий шкаф, двуспальная кровать возле завешенной ковром торцовой стены, где спали отец с матерью. У окна в углу стояла тумбочка с телевизором, за ним подставка с аквариумом и дальше кушетка, на которой спала Леночка. Напротив помещалось раскладное кресло-кровать. Вечерами в нем заседал, уставившись на экран старенького телевизора, Ефим Петрович; ночью, раздвинув кресло и раскатав по нему рулет постели, спала Зоя.

Она выросла в этом доме, в этой квартире, в этой комнате и на этом раскладном кресле.

Когда Зоя и Алешка были еще детьми, в квартире жили две семьи. Нынешнюю Алешкину комнату занимали старики Яхонтовы, тихие бездетные люди. Алешка спал тогда на кушетке, где теперь свернулась калачиком Ленка.