Зеленый остров

Наконец Алевтина отстучала статью, подала редактору стопку бланков и, откинувшись на стуле, опустила, шевеля пальцами, руки. У машинистки было приятное округлое лицо и черные, с живым блеском, глаза. Должно быть, в молодые годы Алевтина была очень привлекательной девушкой. Теперь уже ей было за тридцать, дочь училась в школе, но все равно Игорь испытывал волнение, если Алевтина, одарив приветливой улыбкой, расспрашивала про жизнь, про работу и учебу. Однако теперь она не обратила к Игорю свое женственно-доброе лицо; озабоченно сдвинув брови, Алевтина встала из-за машинки, пересела за стол и начала заполнять какую-то ведомость.

Редактор с отрешенным видом вычитывал свой материал. Егорычев вдохновенно сочинял. Все они вели себя так, словно никакого Игоря сейчас в комнате не было.

Такого приема Игорь не ожидал! Как бы ни были загружены работой заводские журналисты, в прежние времена каждый из них все-таки находил пару-тройку теплых слов для зашедшего в редакцию внештатного корреспондента Карцева. Может быть, неприятность какая-то случилась?

Неприятностей у журналистов всегда хватало. В спешке могла проскочить искаженной чья-то фамилия или выпорхнуть на газетную полосу неточная цифра — как только номер расходился по цехам, на столе редактора начинал звонить телефон и рвались из трубки разгневанные голоса. Случалось и так, что редактора вызывали в партком для неласкового разговора — и вернувшись, он уже разносил своих подчиненных за неверный тон статьи или неправильный акцент. Словом, для редакционной жизни не подходили определения: гладкая, тихая, размеренная… Но это и замечательно! Именно такой жизни и хотелось Игорю!

Николай Иванович позвонил в типографию, чтобы прислали девочку-курьера за готовым материалом. Потом закурил; весь как-то сникнув, угрюмо посмотрел на Игоря и спросил:

— Как здоровьице?

— Нормально… — не вполне уверенным тоном ответил Игорь.

— Это хорошо, — буркнул редактор и опустил взгляд. — В общем, твой материал о Поликарпове я прочитал… Отдал в партком, пусть посмотрят… Где-нибудь в конце месяца дадим… — и надолго замолчал. Установившаяся тишина пугала Игоря. Вопрос рвался на волю — не выдержав тягучей паузы, Игорь спросил:

— Значит, можно мне подавать заявление?

— Насчет перевода? — Николай Иванович поднял лицо с застекленевшими глазами. — Нет, это ты погоди… Ты не спеши, Игорь, ты же еще молодой! Поработать в цехе тебе еще надо, Игорь, понимаешь, какое дело. Это же для тебя будет полезно. Работай, пиши нам свои заметки — и все будет прекрасно.

Игорь все понял. Но вместе с ясностью мысли в душу ворвались страх и презрение к самому себе за трусость. Почему же так трудно изобразить на лице легкую усмешку и ироничным тоном внести ясность: «Значит, я вам не нужен? Ну, что же, желаю здравствовать и цвести! Прощайте!..» Нет же, ищешь какой-то обходной маневр! Жалким таким голосочком спрашиваешь:

— А что, разве Старикова еще не уволилась?

— Уволилась, — с пренебрежительной гримасой сказал редактор. — Тут мы передумали немного. Посоветовались, значит, и решили дело иначе. Вот, завтра уже выйдет на работу к нам Саша Шатихин. Ты ведь его знаешь, он из ОТЗ. Парень финансовый техникум закончил, в экономике хорошо разбирается. Вот, значит, решили мы его взять… Ты не переживай, Игорь. Ты же на филфак, кажется, собираешься? Ну, вот! Твое время еще придет, не волнуйся… Ну, а пока поработай на станке. Это только на пользу тебе, честное слово!

Егорычев, ни разу не поднявший головы, вдруг встал и вышел из комнаты. Скрежет ножек стула, шаги Егорычева, хлопнувшая дверь — все это немного отвлекло Игоря. Он смотрел вслед исчезнувшему ответсекретарю, и потому редактор не мог видеть выражение лица Игоря. А обернулся он к Николаю Ивановичу уже без застилавшей свет слезной пелены в глазах, уже со сжатыми губами.

— Я понимаю, — сказал Игорь. — Конечно, Шатихин пишет лучше меня…

— Да не в этом же дело! — выкрикнул, прямо-таки взвившись, Николай Иванович. Писать вон и Старикова могла. Развезет лирику — хоть обе полосы забивай. А в газете нужен конкретный и деловой разговор о производственных проблемах. Старикова же в производстве разбиралась примерно как я в нотной грамоте. Вот ушла она на телевидение — и слава богу, пусть там репортажи из детских садов делает. А нам посоветовали взять Шатихина, потому что он политически грамотный, дисциплинированный парень, дело знает и писать умеет… Вот, значит, такой оборот. Ну, а твои статьи и рассказы… отношение у нас к тебе, сам знаешь, очень теплое. Так что пиши, приноси — мы тебя, Игорь, никогда еще не обижали, кажется… Вот так! Черт, даже голова разболелась!.. Алевтина, у тебя цитрамончика нет?

— Нет, — не поднимая головы, ответила машинистка.

— Ну и плохо, что нет!

— Могу сходить в здравпункт, — буркнула Алевтина.

— Ну ладно, обойдется… Все обойдется! Так что давай, Игорь Карцев, действуй, значит, в прежнем темпе и настроении!

Чувствуя небывалую усталость, прямо-таки совершенное бессилие, Игорь вышел из редакции и побрел по вспучившемуся линолеуму коридора. На лестничной площадке увидел Егорычева.