Зеленый остров

— Ты куда сейчас? — спросил тот.

— Куда же… в цех… к родному станку.

— Пойдем, малость прогуляюсь с тобой.

Они вышли на свежий воздух. Соединившиеся кроны вязов вблизи корпуса образовали сплошной шатер, под которым держалась нежная зеленая прохлада июльского утра. Перепархивали и щебетали в листве воробьи. От пробившихся кое-где солнечных лучей на асфальте колыхались яркие белые пятнышки.

— Вот такая жизнь… — раздумчиво начал Егорычев. — Мы горбатимся, пашем, а на дворе такая благодать! Плюнуть бы на все да махнуть на Волгу, а? На Зеленый остров!

— Неплохо бы, — вяло согласился Игорь. Он сейчас вообще никаких желаний не имел.

— Совсем бы неплохо! — оживленно продолжал Егорычев. — Да только нужда за ворот держит. И тебя держит, и меня… всех нас что-то держит и не пускает туда, куда очень хочется!.. Ты Чепракова-то знаешь?

— Который заместитель главного инженера?

— Да, Виктор Емельянович Чепраков, Это по его личной просьбе нам пришлось взять Шатихина. А я бы такого делягу и на пушечный выстрел к газете не подпустил. Но редактор руки по швам и: «Слушаюсь!» Вот так нынче делается.

— А почему Чепраков? — не понимал Игорь. — Какое у него к Шатихину отношение?

— Родственное, Игорек. Саша Шатихин, да будет тебе известно, дочери Чепракова мужем приходится. Помнишь, как такое родство называется?.. Вот-вот, зять — не за что взять!.. Уж Старикова была — сплошные капризы, да хоть не ябедничала. А этот!.. Когда-нибудь ба-альшим человеком станет по руководящей линии. Потому что правила игры блестяще понимает… Я тебе признаюсь, Игорь: очень я хотел, чтобы тебя взяли. Пусть ты еще неопытный, но ты же ведь человек! Душа у тебя не слепая, добрая, чувства настоящие… в общем, с тобой можно работать без страха, что подставишь. На тебя глядя, я молодость свою вспоминаю: тоже ведь был когда-то чистым, светлым… и наивным. Только вот видишь, как иногда в жизни бывает. Вместо тебя — этот Шатихин-Матихин, черт бы его причесал! Прямо хоть самому бежать из редакции!..

Если изо дня в день одни и те же люди в один и тот же час выходят из одних и тех же домов и с одной и той же привычной скоростью идут в одно и то же место, то возникает между ними особая связь: как порядок в стае домашних голубей.

Игорь и Алексей Фомич шли рядом по знакомой до каждого лопушка на обочине, до каждой ямки в асфальте дороге на завод. А впереди вышагивала, держась под ручку, солиднейшая пара: он — высокий, седоглавый, с тяжелой поступью; она — мягкая, тучеобразная, на испорченных полиартритом ногах. Главный механик завода Барышников и его жена, старший экономист планового отдела. Оба работали на заводе больше тридцати лет. И каждое утро вот так: под ручку, не спеша, словно на прогулке в парке.

Как всегда, на подъеме вдоль гаражей обогнал Карцевых и, петляя, нетерпеливо-семенящей походочкой побежал вперед Назарченко, работник отдела снабжения и сосед Карцевых по подъезду. Нетерпеливый человек имеет дачу, имеет машину, недавно купил цветной телевизор, теперь в недоумении — что еще приобрести? А хочется ему еще что-нибудь купить, что-то захватить, чем-то завладеть..

Вот пожал руки Алексею Фомичу и Игорю кругленький старичок Георгий Максимович Болдырев. Давно на пенсии, а все таскается на завод, слесарем в технологической лаборатории состоит. Дома боится оставаться, говорит, болезнями вся квартира пропиталась.

Болдырев и Алексей Фомич по обыкновению заговорили о погоде. Игорь был доволен, что Георгий Максимович к ним присоединился, опять у него были натянутые отношения с отцом. Стыдно было Игорю за вчерашний пьяный бунт.

Но и отец виноват. Знал ведь, что Игорь пришел домой выпивши. Ну и помолчал бы. Нет, стыдить начал, молокососом обозвал. Игорь не сдержался и восстал. Высказал отцу, что это он и его поколение в существующих порядках и непорядках виноваты. Что блат повсеместно. Что взяточничество процветает. Что всюду только и видишь равнодушные и наглые мещанские рожи. Что настоящие интеллигенты вывелись, потому что честным умственным трудом на жизнь не заработаешь… И так далее. Короче говоря, все, на что в пивном зале Олег Егорычев ему жаловался, Игорь потом отцу высказал.

Конечно же, и Алексея Фомича прорвало. Стал свое военное детство вспоминать, как лебеду в деревне ел. А с шестнадцати лет уже на заводе. Потом интеллигенцию стал казнить за то, что американские штаны донашивает и молодежь этим заразила.

Игорь взялся было защищать интеллигенцию и молодежь, но запутался, совсем разозлился и ушел из дома.

Игорь с завистью посмотрел на шагавших справа от него отца и Георгия Максимовича. Хорошо им! Жизнь, в общем-то, позади. И все тяготы выбора собственного пути тоже позади. Все-то им ясно и понятно, все-то в их жизни спокойно, совесть их не мучит, чувство вины не давит, идут себе не спеша, про события в Иране беседуют.

А вот Игорю не до политики. Как ребятам с участка теперь в глаза смотреть? Как с этим тихим Коршунковым теперь держаться? И как ему Зою повидать, чтобы извиниться за вчерашнее?