Зельевары (СИ)

А Гарри почти с ума сходил от того, как много позволяли ему самому. Стоило Люциусу остановиться, чтобы глотнуть воздуха, как Гарри перехватил инициативу: отвел его волосы назад, за спину, и, зарывшись пальцами левой руки в спутанные пряди, правой расстегнул тугой воротник мантии, освобождая шею для поцелуя. Кожа была солоноватой на вкус — должно быть, Люциус тоже вспотел во время их зельеварческого марафона, — но очень приятной. А когда мало стало губ и языка, Гарри, как заправский вампир, пустил в ход и зубы: Люциус громко застонал и откинул голову назад и сам стал расстегивать рубашку, еще больше обнажая шею.

И вдруг словно опомнился, отстранился и твердо перехватил руку Гарри.

— Постой! Не здесь, — все еще немного задыхаясь, сказал он.

От точки аппарации они прошли примерно четверть мили по едва заметной тропинке, пролегавшей сквозь вересковую пустошь. Местность даже при свете луны выглядела довольно мрачно, и Люциус, будто опасаясь, что Гарри вот-вот сбежит, всю дорогу вел его за руку. Наконец они дошли до рощицы, словно подсвеченной изнутри мягким голубоватым светом, в котором то тут, то там проскакивали золотистые искры.

— Красиво? — с ласковой усмешкой спросил Люциус.

— Очень, — выдохнул Гарри.

Это напомнило ему и первый раз, когда он увидел Хогвартс, и фейерверки братьев Уизли.

Деревья расступились, и за ними показался двухэтажный дом, весь покрытый светящейся голубоватой растительностью. Он стоял на самом краю обрыва, а внизу шумело море. К массивной дубовой двери вели две широкие ступеньки, и Гарри подумал, как, должно быть, хорошо по вечерам сидеть на этом крыльце и любоваться закатом. И пахло здесь тоже удивительно — и лесом, и свежестью моря, и во все это вкрадывалась горьковатая нотка вереска.

Пока Люциус водил палочкой, договариваясь с охранными чарами, сияние неожиданно сменило цвет на зелёный. Тонкая веточка, что-то среднее между мхом и папоротником, протянулась от козырька, чтобы погладить Гарри по голове.

— Эээ, — отодвинулся тот.

— Не бойся, — усмехнулся Люциус. — Это северный шотландский мох. Он обычно дружелюбен. Если ты, конечно, не собираешься рвать его.

— А почему он так светится?

— Этот мох обладает особой привязанностью к родным местам. Обычно он запоминает последнее северное сияние там, откуда его привезли, и потом воспроизводит его.

— Никогда не видел такого, — улыбнулся Гарри и погладил веточку, которая от его жеста распушилась на глазах, выставляя наружу множество мягких, очень приятных на ощупь, иголочек. Казалось, мох только что не мурлыкал.

— Неудивительно. Десятью милями южнее его уже не заставишь расти.

Наконец дверь с протяжным скрипом отворилась и они вошли. Люциус сразу предложил Гарри подняться на второй этаж, который составляла только одна большая комната. В первой половине было что-то вроде старинного кабинета, во второй виднелся огромный полукруглый диван, покрытый восточными тканями — шелком в мелкий розовый, красный и оранжевый цветочек. Рядом с письменным столом стоял большой круглый стол с пестрой скатертью похожих оттенков, и на нем лежало несколько книг. Гарри потянулся к верхней.

— «Искусство наведения снов», — прочел он, сдув пыль с засаленной темно-синей обложки.

Люциус подошел сзади, вынул книгу из его рук и отправил ее к рядам полок вдоль стен.

— После почитаешь, — сказал он с явной улыбкой в голосе.

На плечи Гарри легли тяжелые руки, а прядь волос пощекотала шею. Тело мгновенно налилось жаром, невыносимой, неутолимой тяжестью. Гарри развернулся и стал целовать Люциуса куда придется, лишь бы делать хоть что-то, хоть как-то унять сжигающий его огонь. И вдруг обнаружил, что оказался сразу без мантии и без рубашки.

— Вау! Раздевающее заклинание?

— Слишком долго ждать, — сказал Люциус.

Его прохладные руки погладили лопатки Гарри, и он не выдержал и застонал, когда они медленно поднялись от пупка к ребрам, подразнили соски. Люциус отстранился и наклонился вниз, с силой нажав на сосок языком. Гарри забился, закричал от подкатывающей нестерпимой сладости. Но Люциус отпустил его, не давая дойти до конца. Отвернулся, поманив за собой, и пошел к дивану, аккуратно расстегивая мантию.

В той части комнаты вспыхнуло еще несколько светильников, а место, где стоял Гарри, разом погрузилось в темноту. Мысль о ярком свете почему-то стесняла; он зажмурил глаза и стал лихорадочно расстегивать ремень. Когда-нибудь все равно придется раздеться. И лучше, чтобы Люциус не видел его трусости.

Тот уже избавился от рубашки, купаясь в лучах светильников, и похлопал рукой рядом с собой. Гарри вдруг подумал, что на пальцах Люциуса должны быть перстни, но их не было. Наконец он стянул кроссовки и джинсы с трусами, и пошел вперед, щурясь от света, бьющего в глаза. В комнате было достаточно тепло, но Гарри, которого только что пробирал жар, трясся от холода.