Зелимхан

вытянув из ножен кинжал, грозно предупредил:

— Один звук, и ваша голова долой будет. Поняли?

— Что вы хотите от меня? — спросил Дубов,

невольно опускаясь на тахту.

— Дело есть, господин полковник.

— Какое?

— Освободите мою семью, господин полковник.

Иначе будет плохо.

Дубов почувствовал, как тело его прошиб

мгновенный озноб, кровь ударила в голову, перед глазами

закружились предметы. Он судорожно дернулся, и

папка с бумагами, лежащая на краю тахты, упала

на пол.

— Освободите моих родных, — повторил Зелимхан,

сделав шаг к Дубову. — Слышите? Чтобы завтра до

полудня они были на свободе.

— Да, да... Сейчас, пожалуйста, — бормотал

полковник, сам не зная о чем.

Незваный гость, приирьгв за собой двери, исчез.

* * *

С раннего утра полковник был мрачнее тучи. И

ночной визит харачоевца, и распущенность офицеров

крепости, и доклад начальника гарнизона, что все,

дескать, в порядке — все это било по его расстроенным

нервам. Дубов никому ничего не сказал о «очном

визите Зелимхана, но, не зная, на ком сорвать зло,

приказал: «Накрепко запереть семью разбойника Гушмазу-

каева, утроить охрану в тюрьме и у ворот крепости».

Это распоряжение создало у него ощущение

деятельности, и так примерно к часу дня настроение его стало

улучшаться.

И тут грянул гром, и небо обрушилось на

всемогущего начальника округа. Бму доложили, что только что

на глазах у растерявшихся обывателей и нескольких

невооруженных солдат Зелимхан похитил из

городского парка сына полковника, посадил его к себе в седло

и умчался на быстром своем коне. Пока офицер,

первым узнавший об этом событии, собирал по тревоге

отряд для погони, прошло добрых дееять-пятнадцать

минут, и всадник был уже далеко. Теперь с полсотни

казаков скачут за ним по всем дорогам, но шансов

поймать дерзкого абрека, если смотреть правде в глаза,

очень мало.

Когда Дубов только услышал страшную новость, он

судорожно глотнул воздух, и папироса вывалилась

у него изо рта. Этот не знавший жалости к другим

человек схватился за грудь и упал на диван. В кабинет

к нему постепенно набиралось все больше народу, здесь

собрались почти все чиновники и офицеры крепости.

Все они в растерянности уставились на своего

начальника, беззвучно шевелившего губами. Вдруг сквозь

толпу предста.вителей местной власти пр'обрался солдат.

Он тупо вытянулся перед полковником, козырнул по

всей форме и протянул ему какую-то записку.

Дрожащими руками Дубов взял ее, поднес к

глазам, но не смог читать и, не глядя, передал близстоя-

щему офицеру. Случайно это оказался Грибов. Тот

прочитал записку и хмуро произнес:

— Этот Зелимхан просит освободить его жену и

детей из тюрьмы.

— Освободите их! Отпустите их всех домой! —

закричал полковник. — Где судебный приставе?

Освободить немедленно, слышите!..

Пристав опрометью бросился выполнять

приказание.

Так Зелимхан выиграл свой второй бой, одержав

на этот раз победу над могущественным

представителем императорской власти, отчего фигура молодого

абрека мгновенно выросла до поистине исполинских

размеров. Отныне и на несколько лет его имя уже не

сходило с уст на всем Северном Кавказе, вызывая

ужас угнетателей и надежду угнетенных.

Гушмазуко подходил к аулу Харачой, когда на во-

стоке вдоль горизонта только-только протянулась

розовая полоска и звезды начали гаснуть.

Освободившись из тюрьмы, он шел, делая короткие привалы, —

спешил скорее попасть домой; ему не терпелось узнать,

как там обстоят дела и какие его поручения успел

выполнить Зелимхан. Старик шел ночами, так как не

совсем безопасно было подойти к родному аулу днем.

Грозил же ему в свое время пристав Чернов, что не

даст Бахоевым житья в Харачоевских горах. Вот и

старался Гушмазуко не попасть на глаза какому-нибудь

начальству.

Бици уже проснулась и, отправив Зезаг по воду,

хлопотала во дворе. Увидев вошедшего во двор свекра,

она тут же бросила веник и быстро пошла ему

навстречу:

— Дада, это как же? Ой, слава аллаху, что вы

вернулись, — взволнованно говорила она, обнимая

старика.

Улыбаясь, Гушмазуко сдержанно обнял невестку,

затем взял на руки внука, выбежавшего из дома, и,

поглаживая его белый круглый подбородок, забормотал

что-то свое. На глазах этого старого сурового человека

показались слезы. Он молча ласковым взглядом

встретил свою жену. Мужчине недостойно проявлять

суетливость. Потом спросил у нее:

— Что нового в доме?

— Да все то же, — ответила жена, немного

помолчав. Но по ее голосу Гушмазуко понял, что далеко не

все здесь так, как было до его ухода.

_____________________________________________________________

1 Дада — почтительное обращение к отцу.

Войдя в комнату, Гушмазуко аккуратно откинул

полы своего грязного, пропахшего потом, залатанного

рыжего бешмета, присел на низенький стульчик и нежно

привлек к себе внука. Густые порыжевшие брови

старика и узкий лоб были в пыли, маленькие темно-карие

глаза блестели как-то неестественно. Смуглое,

утомленное невзгодами лицо его было даже красивым. На нем

лежала сейчас печать умиротворенности, хотя чеченец

хмурился. Видно, мысли бродили в его голове

невеселые, и от обретенной свободы он ждал больше забот,

чем радостей.

Гушмазуко взял длинные железные щипцы и