Зелимхан

поэтому сейчас все сидящие за столом сразу

насторожились и замолчали.

— Молодой господин офицер хочет помогать

Зелимхану, — сказал Адод, сверкнув маленькими

мышиными глазками. — Не зря люди говорят, господин

офицер хвалил Зелимхана.

Грибов поднял голову и с вызовом оглядел

окружающих:

— Я сказал, что Зелимхан смелый человек, и не

собираюсь отказываться от своих слов.

— Фраза, достойная какого-нибудь пи-са-те-ля, —

пророкотал Дубов, вкладывая в это последнее слово

все возможное презрение, — а вы, господин Грибов,

русский офицер и должны думать о чести.

— Я как раз и думаю о чести, господин полковник,

когда выражаю несогласие с таким недостойным

действием, как похищение женщин и детей.

Молодой человек сказал это со смелостью

отчаяния, и голос его дрожал от волнения. Наступила

зловещая тишина. Полковник даже побагровел от

гнева.

— Распустились! — грозно крикнул он, ударив

кулаком по столу так, что посуда загремела. — Видно, мне

придется учить вас настоящей службе!

— Просто я считаю, господин полковник, что нужно

обходиться с людьми по-человечески, — тихо произнес

Грибов.

— С какими людьми?

— Со всеми верноподданными его императорского

величества.

— Это вам не Петербург, господин поручик, а

Чечня.

— Но мы же находимся в России и имеем дело

с российскими подданными, — попытался объяснить

свою позицию офицер.

— Нет, — отрезал полковник. — Здесь мы имеем

дело с ворами и разбойниками, — он отдышался

немного, осушил бокал с вином и саркастически добавил:

— Вы же у нас образованный человек.

Грибов встал из-за стола и подошел к окну. Он

чувствовал себя несправедливо наказанным школьником

и стоял, уставившись глазами в ручку оконной рамы.

Непонятно было, может ли он себе позволить

возразить полковнику. Да и что можно было ответить? Его

поразил такой откровенный цинизм представителя

высокой власти.

Пауза несколько затянулась.

— Не все же здесь воры и разбойники, господии

полковник, — выдавил из себя поручик.

— Все, все! — заорал уже пьяный Дубов, забыв

о присутствующих чеченских старшинах, а те кивали

головами, будто довольные тем, что их окрестили

разбойниками.

Этот неприятный эпизод, естественно, не мог не

сказаться на атмосфере зааного обеда. Начальство с

этого момента сидело хмурое, и подчиненные чувствовали

себя скованно. Уйти тоже никто не решался, поэтому

сидели довольно долго, но веселья, на которое

рассчитывал хозяин, собирая гостей, явно не получилось.

* * *

Дурное расположение духа не покидало

полковника и вечером, когда гости разошлись.

Высокий каменный дом Дубова стоял на берегу

Хулхулау. Фасадом он выходил к реке, а с трех сторон

его скрывала густая листва большого парка. В эти, как

он сам говорил, дикие места полковник переселился

пока только с сыном. Жена осталась в Грозном.

Поэтому быт Дубова был по-холостяцки неустроенным.

Высокая лампа под розовым абажуром горела над

большим обеденным столом, на котором стояли пустые

бутылки и грязная посуда. Воздух в комнате отдавал

застоявшимся табачным дымом. Дубов полулежал на

тахте и без особой охоты листал бумаги, подшитые

в папке. Это занятие, как видно, еще усугубляло его

плохое настроение: растущие неувяз-ки в делах

управления округом обступали его со всех сторон.

Полковнику становилось страшно. Он перебирал в уме тех

горцев, которые находятся в бегах, на положении абреков,

тщетно пытался найти какой-нибудь способ разом

покончить с ними. Устав от этих размышлений, Дубов

задремал.

А в это время какой-то человек, поглядывая на

светящиеся окна, осторожно пробирался в темноте со

стороны обрыва к дому полковника. Вот он скрылся в

саду и остановился в густой тени старых чинар, никем

не замеченный, невидимый никому.

Над его головой тихо шелестела черная листва,

словно кто-то ласково гладил ее. Человек поднял

голову. Глубокое черное небо. Яркие звезды. В отдалении

слышен смех, неразборчивый гул голосов. Неизвестный

быстро поднялся на крыльцо, и там его остановил

часовой. Посетитель объяснил ему, что несколько часов

назад он был в гостях на званом обеде у начальника

округа и забыл на столе важный для него документ.

Он не хочет будить полковника и просит разрешения

буквально на три минуты войти в столовую и взять со

стола нужную бумагу. Дорогой горский костюм,

по-видимому, подтверждал слова гостя. Часовой немного

поколебался, но, ощутив в руке рубль, вложенный в нее

посетителем, пропустил его.

Разбуженный звуком открывающейся двери, Дубов

вытаращил сонные глаза и увидел перед собой

молодого человека в изящной черкеске с офицерскими

погонами на плечах.

— В чем дело? — спросил полковник, разглядывая

незнакомого человека.

— Зачем так плохо встречаете гостя? — упрекнул

его тот.

— Я где-то видел вас... — Дубов настороженно

всматривался в горца, чувствуя неладное.

— Не вспомните. А вы все же меня знаете.

— Не припомню что-то, — ответил полковник и

потянулся к письменному столу, в ящике которого лежал

револьвер.

— А вот я вас знаю, — горец положил правую руку

на рукоять кинжала в черных сафьяновых ножнах.

— Вы, случайно, не из Дагестанского полка?

— Нет. Я Зелимхан из Харачоя.

— Зелимхан?.. — Дубов уже открыл рот, чтобы

крикнуть часовому, но харачоевец, на половину