Зелимхан

чеченских дел.

— Господин Борщиков, вам не следовало бы так

горячиться, — начал Шатилов. — Ведь о ваших связях с

Зелимханом говорит не один Данагуев.

— Простите, господин генерал, но я связан с ним

не больше любого другого чеченца.

— Нет, вы связаны с ним больше, чем многие

другие, — перебил его генерал. — Вы состоите с ним в

родстве, — Шатилов наклонился к своему собеседнику и

пристально посмотрел ему в глаза. — Я хочу, чтобы вы

меня правильно поняли и не ошиблись в выборе. Дело

ведь не только в кровной мести. Зелимхан осмелился

поднять руку против самодержавия, он вызывает

сочувствие всех недовольных в Чечне, крестьянам внушает не

платить налоги, не выполнять наказы старшин,

истреблять представителей законной власти, — генерал встал

и прошелся по кабинету. — Зелимхан — большое зло, —

проговорил он веско. — И вы обязаны помочь нам

искоренить его. Иначе...

Шатилов вернулся к столу. Борщиков молча сидел

напротив него, опустив голову.

— Ну как, договорились? — спросил генерал,

барабаня пальцами по столу.

— Один я не в силах решать этот вопрос, господин

генерал, — тихо ответил чеченец, и в голосе его уже не

было прежней уверенности.

— Так привлеките к этому делу кого сочтете нужным.

Борщиков медлил. В нем боролись противоречивые

чувства: были здесь и опасение, что власти смогут

доказать его участие в кизлярском деле, и страх перед

позором как неотвратимой расплатой за предательство.

Но немалое впечатление произвели на него и богатые

посулы за это предательство, исходящие к тому же от

весьма ответственного лица. Шатилов видел следы этой

внутренней борьбы на лице своего собеседника, но не

сомневался в ее исходе.

— Я знаю, что у Зелимхана есть много врагов, надо

воспользоваться их услугами, — заметил он как бы

между прочим.

— Но эти люди так просто не согласятся, ваше

превосходительство, понадобятся еще большие расходы, —

сказал наконец Борщиков, решив поторговаться.

— Думаю, господин Борщиков, я предложил вам

вполне достаточно, чтобы склонить к этому других и

обеспечить вас, — ответил генерал с ноткой

брезгливости. — Итак, подумайте и завтра сообщите мне о своем

решении, — он встал с кресла и подошел к окну, давая

тем самым понять, что разговор окончен.

Когда Борщиков скрылся за дверью, Шатилов

оглянулся на Грибова, молча стоявшего у стены в течение

всего разговора.

— Ну как, господин поручик? — спросил,

саркастически улыбаясь, генерал. — Кто же из нас с вами

лучше знает психологию горца?

— Это не настоящий горец, ваше

превосходительство, — ответил офицер, краснея.

— Годы идут, друг мой, а вы, как я понимаю, не

меняетесь, — помощник наместника покровительственно

похлопал его по плечу. — Если бы вы были политиком,

то ориентировались бы именно на таких людей, как этот

субъект, а не на великодушных рыцарей, которые,

впрочем, и<в средние века на деле были сущими разбойниками!

Довольный этим историческим обобщением генерал

весело рассмеялся.

* * *

Шахид Борщиков долго не являлся к генералу

Шатилову. Он собрал фамильный совет из самых близких

своих людей, чтобы обсудить с ними, как ему быть.

Глава рода Борщиковых — седой благообразный

старик в белом бешмете — сидел на широкой тахте,

покрытой богатым текинским ковром. На другом ковре по

стене было развешано дорогое оружие. Сам Шахид

уселся напротив старика. Как положено, мужчины

помоложе стояли в дверях. Шахид рассказал об ультимо-

туме генерала, но ни словом не обмолвился о том, что

ему лично обещал Шатилов, если он выдаст Зелимхана.

Старик перестал шептать молитву и, спрятав в

карман белого бешмета свои блестящие четки, спросил

глуховатым басом:

— Зачем это мы должны отправляться в Сибирь

из-за Зелимхана? Кто он нам? Если отвечать за всех,

рожденных эгиш-батоевскими женщинами, то из нас

никого не останется.

— Я и сам так думаю, — задумчиво отозвался Ша-

хид, — но если люди узнают, что мы его выдали...

— Выдавать не надо, — перебил его старик. —

Зачем нам пачкаться? Надо сделать так, чтобы мы

остались чистыми. — Он умолк и стал медленно

поглаживать свою бороду, обдумывая еще что-то. — Надо дать

им возможность убить его так, чтобы никто не знал о

том, что это сделали мы. Тайно, — добавил он,

понизив голос. — Тайная смерть всегда вызывает много

кривотолков, и истина тонет в догадках.

* * *

А у генерала Шатилова в тот же день собрался

другой совет. По рекомендации того же Данагуева генерал

вызвал к себе представителей чеченского духовенства

во главе с Веденским кадием Оба-Хаджи.

Святые отцы не замедлили излить генералу свои

верноподданнические чувства и заявили, что деяния ха-

рачоевского абрека противоречат шариату и

предписаниям пророка Магомета.

— Я всегда считал, что шариат — дело нужное и

полезное, — с прищуром улыбаясь, сказал генерал. — Бог

заинтересован в том, чтобы на земле был порядок, а

значит, и в том, чтобы всячески оберегать законную

власть. Правильно я понимаю шариат?

Священнослужителям явно пришлись по вкусу такие

простые и четкие суждения царского генерала. Шалин-

ский Юсуп-мулла почтительно закивал головой, а Оба-

Хаджи сказал:

— Я рад, что вы, такой большой хаким \ столь

верно понимаете суть и назначение шариата. Да

благословит вас аллах на добрые дела.