Мы проводим день так, как могут его провести двое мальчишек, лишённых цивилизации. Если отобрать у детей компьютер и мобильный телефон, они всё равно найдут интересные занятия в окружающей среде. Потому что нам интересно как течёт речка, как белка грызёт орехи, как ежевика гроздьями растёт в речных низинах. А теперь, когда я стал зелёным ребёнком, такие вещи мне стали ещё интереснее.
Мы проехали весь западный склон на север, добрались до местной речушки, и большую часть времени провели там. Я пытался слушать каждый элемент Природы. Пока шёл среди редких деревьев, поздоровался с каждым. И они отвечали. Кто-то равнодушно, иные – добро, третьи – суетливо, будто заняты важными делами. Я ещё ни разу не говорил с животными, по возвращению стоит попробовать с курицами деда. Заметив божью коровку на коленке, когда мы сидели на валунах у реки, я тихо прошептал ей:
– Привет.
Но она не ответила. Может, я не расслышал, может, насекомые не умеют разговаривать, однако я чувствовал её сущность. Я знал, что она хочет есть и что приземлилась ко мне на колено, потому что посчитала её цветком. Мог я всё это придумать? Может быть, но ведь раньше подобных мыслей не возникало.
Божья коровка раскинула панцирь, заработала крыльями и улетела. Некоторое время я следил за её полётом. Я любил её. Любил деревья вокруг, которые в любую минуту могли подсказать, с какой стороны подует ветер.
И теперь исчез страх перед уродливыми насекомыми. Пауки под корягами, неясная плеяда мелких копошащихся жучков в коре мёртвого дерева казались структурой такого же общества, как и человеческое. У всех свои заботы, своя цель. На берегу роилась туча комаров, но ни один не подлетел ко мне с Володькой.
– Смотри-ка, у нас решили не пить кровь, – радостно восклицаю я.
– Ты можешь руку засунуть в улей, ни одна пчела не ужалит, – отвечает Володька, внимательно оглядывая речушку. – Искупаемся.
– Давай, – соглашаюсь я.
Мы остаёмся в одних трусах и лезем в воду. Август пригнал похолодание, но пока купаться можно, тем болеевода будто парное молоко. Речушка, что протекает в низине, очень мелкая, можно пешком пройти. Поначалу я боялся, что оказавшись в воде, испытаю панику, но ничего подобного не произошло. Мы вошли почти по грудь, я чувствовал течение не только кожей. Вода будто проносилась сквозь меня.
Я оборачиваюсь. Он разговаривает не со мной.
Источник, который даёт Реке силы, иссыхает, и в ближайшие несколько лет она может исчезнуть совсем. Информация появляется у меня в голове в долю секунды, в виде знаний, так же, как мысли о целях божьей коровки.
Я смотрю на него, и проникаюсь обожанием. Я стал элементом огромной системы, частью чего-то огромного, как и Володька. И это так захватывает!
Мы выбираемся на берег, сидим и сохнем, обняв колени.
– Вот это да, – говорю я. – За последние дни я стал будто совсем другим человеком.
– Не будто, а стал, – отвечает Володька, изумрудным взглядом сверля пространство. Его губы искривлены извечной лёгкой улыбкой.
– И мне начинает нравиться, – щурюсь я. – С кем я могу разговаривать?
– Да с кем угодно. С деревьями, с травой, с реками.
– Я пытался поговорить с божьей коровкой, как-то не совсем удачно получилось, – морщусь я.
– Ну конечно, – улыбается Володька. – А с животными вообще можешь не разговаривать. Ничего нового не услышишь. И словами они тебе не ответят. Знаешь, если божьи коровки смогут тебе говорить
Я не говорил Володьке, что насекомое ползало по коленке, но видимо он умеет глубоко чувствовать сущности и в состоянии прочесть меня как книгу. Опять же, не уверен, что он слышит мысли.
– И всё равно, не пойму, почему животные не говорят? – задумчиво жму губами я. – Они же являются отдельной формой?
– Вообще, разума всего два. Природный и человеческий, – говорит Володька. – А виноват во всём углерод.
– Что это? – хмурюсь я.