Земледельцы

— Шо я? Ты, говорят, сознательный, должен пример показывать. А почему не скажут про тот пример, шо у меня люди в шесть часов на поле? Соседи с заготовками подкачали, а я шо — один всех накормлю? Вас одной Москвы десять миллионов.

— Семь, — поправил я.

— Семь? — А Киева сколько? Мильона три наберется? Я про рабочего ничего не говорю. Но зима придет, скажут, мясо, Макар, давай рабочему, молоко вези, а с чего я дам то мясо — с силоса? Нельзя так, товарищи.

— Кукурузу уберете…

— Вот-вот! И на бюро: кукурузу уберете. Та я же на трудодень по три кила обещал.

— Обойдемся и двумя, — заговорили в толпе.

— Чего там, с прошлого года кой у кого лежит.

— Есть такие, что на пятилетку хватит.

— То не мое дело. — Макар не принимал утешений. — Человек не украл, заработанное получил, и ты до того не касайся.

Обстановка прояснялась. Я понял, что на фураж таки в хозяйстве после выполнения очередного повышенного хлебного задания останется и, судя по виду кукурузы, немало, куда больше, чем у соседей; здесь Макар Анисимович явно прибедняется, а по-настоящему его расстроило другое: что придется снизить выдачу на трудодни, нарушить обещание.

— Я ж на собрании слово людям дал!..

Он горестно замотал головой и умолк. Я думал: все уже кончилось, и люди сейчас будут расходиться, а они стояли неподвижно. Что-то важное для них только начиналось, и они ждали. Посмитный потянул кого-то за полу:

— Кликни радиста.

Что-то он, значит, надумал, решил и сейчас объявит. Но что же? Мне казалось, люди догадываются, а я догадаться не мог.

В отдалении стоял парень лет двадцати, с чемоданчиком, в больших, не по лету, ботинках. У него, очевидно, было дело к Посмитному, но он не решался подойти. Теперь он подошел.

— Товарищ председатель, хочу проситься к вам на работу.

— Откуда?

— Из-под Ровно. У вас тут наши есть.

— Есть. Работают.

Посмитный замолчал и отвернулся. Парень переступал с ноги на ногу, на него неприязненно косились. Он был здесь единственный, кто не понимал, что происходит.

— По специальности строитель.

Не слушая, Посмитный пошел с крыльца. Там остановился, повел подбородком назад:

— Вы обедали?

— Та еще нет, — смутился парень. — Воды, правда, выпил. Ось тут, у ларька.

Макар Анисимович обернулся, поискал глазами, сказал почему-то мне:

— Кликни Сашка. Скажи, шоб накормил.

Уходя за поваром, я услышал, что Макар Анисимович уже объяснял парню:

— Начали ломать кукурузу. Сегодня будем давать на трудодни. Вот так!

Я обмер. Вот для какого объявления был потребован радист! Давать на трудодни. С первой кукурузы…

— Та то надо, — все еще смущенно, но уже и не без солидности поддакивал ровенский.

«Милый хлопче! — хотелось мне ему сказать, — да знаешь ли ты, что это значит: в момент, когда чуть ли не каждую неделю колхоз получает новое задание по зерну, и всякий раз дополнительное, когда на подходе еще одно, — что значит упредить его выдачей на трудодни?»

Посмитный между тем шел к Дому культуры, где, как сообщили, уже занял свое место радист. Макар Анисимович слегка сутулил спину и пришаркивал ногами.

Ближе к вечеру мы поехали с ним в поле. Насколько в первой половине дня он был расстроен, настолько сейчас весел и самоуверен. Но говорил по дороге главным образом с шофером. Ко мне обратился только раз:

— Посмотришь, как люди кукурузу на трудодень получают.

Это и была причина его веселости.

На дороге нам то и дело встречались машины, груженные неочищенными початками. Мы обогнали несколько Подвод, в которые было запряжено по паре лошадей, бегущих: легко, весело, хоть и не с поля, а в поле.

— Едут, — говорил Посмитный и как-то приосанивался. — Получите. Все получите.

Я думал: вряд ли это просто тактика — с первой кукурузы выдавать на трудодни. Вряд ли только расчет, состоящий в том, чтобы горы початков лишний раз не возбуждали аппетит уполномоченных, а колхозник не глядел бы и не думал: «Чи то дадуть, чи не дадуть?» И не тот у него опыт жизни, не то общественное положение, чтобы играть с заготовками. Такие игры с рук не сходят никому. Да и не о том он горевал на лавочке, что много с него, по его сознательности, требуют, а о том, что требуют беспорядочно, что ничего нельзя заранее предвидеть: сколько пойдет на фураж, сколько на трудодни, сколько государству. Его это уязвляло, било по самолюбию, задевало гордость. И может, не столько для людей он шел тогда на радио («Есть такие, что на пятилетку хватит», — вспоминал я), сколько для себя. Чтобы самому себе подтвердить свое право: предвидеть, рассчитывать, решать (напомню, что это было в 1962 году).