Земледельцы

Кто мог помочь растению в борьбе с такими врагами? Только образованные, знающие специалисты. Изучением подсолнечника, поиском средств его защиты занялись прежде всего селекционеры. Они стремились также поднять урожайность новой культуры и масличность семян. Ну что это за урожай, если даже в хороший год удается взять всего 50 пудов семян с десятины при мас-личности в 25–30 процентов! Самое большое — это 8— 10 пудов масла с десятины. Урожай едва оправдывал затраченный труд.

Широкую селекцию подсолнечника в 1905–1910 годах проводил на Харьковщине профессор Борис Карлович Енкен. В Саратове, на опытной сельскохозяйственной станции, организованной известным агрономом Стебутом, подсолнечником занялась опытный селекционер Евгения Михайловна Плачек. В агрономической литературе появились сведения о работе с подсолнечником на Вейделевском опытном поле под Воронежем, на опытном поле в Омске. Вскоре распространились первые улучшенные сорта подсолнечника — «зеленка», «фуксинка», «курбанок», «серый». Семянки у них стали крупнее, но зернышко в крупной и толстой кожуре было по-прежнему маленьким. Такой подсолнечник называли грызовым. «На зубок» он действительно был хорош, но масла давал всего 10–15 пудов с десятины. Немного, если сравнивать с коноплей или льном.

Обо воем этом агроном Пустовойт знал и до 1908 года, когда еще работал в станицах Петропавловской и Темиргоевской сразу после окончания сельскохозяйственного училища. Вот там он нагляделся на подсолнечник и его беды, там впервые, должно быть, задумался над судьбой этого интересного и полезного растения.

Впрочем, в биографии Василия Степановича Пустовойта так и остался невыясненным этот очень существенный вопрос: почему он занялся подсолнечником, почему этому растению, а не пшенице, не просу, отдал он всю свою жизнь?

Мы познакомились с Пустовойтом в начале пятидесятых годов.

В то время он много разъезжал по Кубани, приехал как-то и к нам в Динскую МТС. Тогда колхозы в нашем районе начали сеять его сорта 1646 и 1813. Селекционер, естественно, хотел их видеть в полевых условиях и знать, как оценивают новые сорта агрономы-практики.

Пустовойт задавал вопросы, я отвечал ему, а потом, осмелев, и сам начал расспрашивать: как ведут себя сорта на разных фонах и что нового мы можем ожидать от селекционера в ближайшем будущем? На слова Василий Степанович был уже тогда скуповат, ходил с твердо сжатым ртом, часто делал вид, что не слышит вопроса, зато в растения всматривался с куда большим желанием и любопытством, чем в лица множества людей, всегда окружавших его. И когда я вдруг спросил, почему создатель хорошей пшеницы «гордеиформе» предпочел заняться целиком подсолнечником, он как-то быстро и скоро глянул мне в глаза и, неопределенно хмыкнув, отошел, давая тем самым понять, что главный агроном МТС, пожалуй, более любопытен, чем следовало.

Спустя десять лет я начал собирать материал для книги о Пустовойте. Мы условились с ним, что я приеду в Институт масличных культур. Там, в его кабинете на втором этаже старого здания «Круглика», мы и увиделись. Передо мной сидел уже довольно пожилой человек, с лицом, предельно замкнутым, озабоченным сверх всякой меры и с тем же плотно сжатым, теперь уже несколько впалым ртом.

Однако в тот день настроение у нею было хорошее, он много и охотно говорил, рассказывал о прошлом и особенно о своем коллекционном питомнике.

Вот тогда я опять очень осторожно спросил: почему он все-таки занялся подсолнечником?

Солнце косо светило в окно кабинета. Закатный луч лежал на зеленом сукне письменного стола, на бледных, со вздувшимися венами руках Пустовойта, выброшенных на стол. Он сидел как-то неудобно, наклонившись вперед, и лицо его стало задумчивым. Кажется, он хотел ответить на вопрос, но потом повернул голову к окну и, вздохнув, предельно просто ответил:

— Не знаю…

Потом мы встречались с ним еще несколько раз, говорили о многом, однако эту тему больше не затрагивали.

Вся долгая жизнь Пустовойта свидетельствует об особенной его заинтересованности подсолнечником. С годами увлеченность обрела, разумеется, выверенность и силу привычки; путь к усовершенствованию этого растения хоть и не был усеян розами, но уже проглядывался четко на довольно далекое расстояние, и свернуть с этого пути он уже не хотел и не мог. Но вот первые, самые первые побуждения и пристрастия… О причине их можно только догадываться.

А теперь вернемся к самому началу работы Василия Степановича в «Круглике», тогда еще войсковой школе, где он был учителем.

На втором году работы Пустовойт, педагогические способности которого ценились высоко, вдруг взбунтовался.