— Ничего не выйдет ни с пилой, ни с рубанком. Зачем тебе плотничать, занимайся борьбой.
Саидходжа так и сделал. Он бросил плотницкое дело. Косая сажень в плечах, богатырь. Не случайно все сыновья баев, да и многие хитрые людишки, а может быть, и просто воры хотели подружиться с Саидходжой. Надо сказать, что в то время воров в Ходженте развелось очень много. Чем объяснить, трудно сказать.
Быть сильным хорошо. Победить в борьбе тоже хорошо. Даже если ты занимаешься только борьбой. Но как после боя не выпить с честной компанией. И если у тебя есть деньги, почему не сыграть в карты? Словом, если дружишь с луной, будешь чистым и светлым, а если дружишь с вором, будешь вором…
Вскоре в кишлак Шейкбурхан, где жили родители Саидходжи, пришла странная весть: будто бы их сын поступил учиться в одну из медресе Ходжента. Вначале этому никто не поверил. Но однажды видели, как Саидходжа идет в сторону Ходжента, повязанный чалмой. Кто-то видел, как он приходил в медресе шайх Муслихиддина, а другие — как он выходил из медресе Тагисарва, а третьи спорили, что он бывает только в медресе Хиштина.
Саидходжа в самом деле бывал во всех трех медресе. Но никто не видел, чем он занимался. А ведь можно сидеть в медресе с байскими сынками, отбросить чалму в сторону и резаться в карты, пить арак.
Когда раскрылась эта тайна, родители запретили ходить по медресе. Он послушался их. На холмах Арбоба сушили свой урюк и виноград баи Унджи и Окарик. Для того чтобы сушить виноград, нужно не только солнце, но еще и хорошие караульщики. Саидходжа стал таким караульщиком.
Караульщику надо иметь силу, но не всегда сила помогает. Надо иметь глаза, но не всегда глаза умеют видеть в темноте. Тогда надо иметь хороший слух. Поэтому Саидходжа обычно ночью лежал, положив под голову перевернутую косу. Если бинокль служит для того, чтобы видеть, то перевернутая коса — эта во много раз увеличенная пиала, или, скажем иначе, миска для супа, для жаркого — позволяет издалека услышать шаги человека.
На этот раз Саидходже не надо было даже приподнимать голову. Он услышал шаги. Это были шаги отца. Он еще поднимался в гору, но Саидходжа уже вскочил на ноги и стал торопливо заваривать чай в кумгане — чугунном кувшине, стоявшем на углях.
— Салом алейкум, отец. Все в порядке?
— Благословение аллаха, — ответил отец. Взял с дастархана кусок черствой лепешки, откусил.
Саидходжа подкинул несколько сухих веток в костер. Оба молчали. Закипел чай в кумгане. Сын подал отцу пиалу.
Отец спросил:
— Опять пил арак?
Саидходжа не ответил. Действительно, перед вечером поднялись сюда друзья, сварили суп-шурпо, и, конечно, не обошлось без водки.
Отец сокрушенно покачал головой. Потом он начал говорить. Так, наверное, говорят все отцы своим непослушным сыновьям. Он больше сокрушался, чем говорил. Он больше просил, чем требовал. Он больше жаловался, чем упрекал. Он говорил не только о себе — он говорил о матери: мол, каково ей знать, что у нее такой сын.
Саидходжа молчал, не отрывая глаз от костра. Ветви прогорели, и угли вспыхивали, постреливали искрами. Уж не эти ли искры тлеющих углей зажигали на небе яркие звезды?!
— В твоем возрасте люди кормят семью, — продолжал отец, — а я, слушая о твоих проделках, не могу поднять голову от стыда. Как только тебя не называют, какие только слова не приходится услышать от чужих людей о своем сыне! Некоторые, не все, конечно, но я знаю людей, которые так думают… Они говорят, что раз ты водишься с ворами — значит, ты и сам вор.
— Даже вором считают? — удивился Саидходжа. — Ты скажи мне, отец, кто так мог сказать? Но лучше не говори, потому что, если узнаю, я отрежу ему голову. Поверь, отец, я никогда не воровал.
— Мы посоветовались с матерью, — сказал отец. — Решили завести гусениц шелкопряда. Тебе надо только собирать листья, остальное наше дело. Выкормим гусениц, потом обработаем коконы и займемся ткачеством.
— Я сделаю так, как вы скажете, — ответил Саид-ходжа.
Это была новая идея отца. Раз гуза не принесла сытости, раз маленькое поле оставалось сухим из-за недостатка воды, раз была бедность, то все время хотелось придумать что-нибудь такое… Ну, например, завести коконы и начать ткать шелк. Гусеницам требовалась пища, и даже такой силач, как Саидходжа, работавший с утра до ночи, валился на камышовую циновку без сил, так много листьев тутовника надо было собрать.
Да и потом, ткать шелк не самая легкая и приятная работа. Надоедало сидеть одному в темной маленькой конуре, болели ноги, руки и плечи от бесконечных однообразных движений.
С этим можно было бы смириться, но наступил тот страшный год, когда солнце светило особенно ярко и жестоко. Только что поднявшиеся всходы пшеницы и ячменя быстро пожелтели. Колос был пуст и сух. Что же оставалось делать? Продать что-нибудь из вещей и купить жмых? Жмых варили и ели…