Земледельцы

— Сейчас даже банщик, если не может купить «Волгу», то думает о мотоцикле. Я знаю, сейчас многие возражают, но придет время, и они скажут: «Как хорошо, что построили дворец!»

Одним словом, многие не верили в то, что нужно строить в колхозе дворец, но многие выступали и за.

Прошло несколько лет, и дворец был построен силами колхозных мастеров.

Однажды во Дворец культуры приехал Ворошилов. Он давно обещал другу побывать у него в гостях.

— Я только что прилетел из-за границы. Я видел там шахские дворцы, — сказал Климент Ефремович. — Но ваш дворец превосходит все, что я видел. Самое главное, что его двери открыты для всех. Не думайте, что я так говорю потому, что ваш раис мой старый друг. Я говорю так потому, что действительно восхищен!

И на самом деле все приезжавшие в колхоз «Москва» поражались неисчерпаемым возможностям коллективного хозяйствования.

За всю свою жизнь Саидходжа Урунходжаев на многих документах ставил подпись. Каждая его подпись что-то утверждала или отрицала. Многие документы со временем забылись. Но есть некоторые подписи, которые привели к изменению людских судеб.

Для ученого — новое открытие, для писателя — хорошая книга, для врача — спасение жизни, для дехканина — высокий урожай, вот что является их личными подписями!

Для председателя колхоза богатство артели, благосостояние колхозников, благоустройство кишлаков являются его личной подписью, которая никогда не забывается.

А теперь справка из бухгалтерии: «73 автомашины, 117 тракторов, 10 комбайнов, 15 хлопкоуборочных машин, 2600 голов крупного рогатого скота, 48 тысяч голов овец. 9266 369 рублей неделимого фонда. 4 библиотеки, 11 школ и школ-интернатов, в которых 340 преподавателей и 7900 учащихся. Коммутатор на 600 номеров. 1200 радиоточек. 200 километров водопровода, 2 бани, 12 детских садов, роддом и больница. 38 магазинов. 150 собственных легковых автомашин, более 600 телевизоров».

Все это — личная подпись Саидходжи Урунходжаева.

Авторизованный перевод с таджикского М. Левина и А. Одинцова

ЛИТЕРАТУРА

А. Шукухи, X. Аскар, Личная подпись. Душанбе, «Ирфон», 1971,

Иллюстрации

Саидходжа Урунходжаев выступает перед избирателями.

На хлопковых полях колхоза имени С. Урунходжаева.

С. Урунходжаев с председателем Ленинабадского шелкового комбината Б. Джумаевой.

Встреча с молодежью города Ленинабада.

Дворец культуры колхоза имени С. Урунходжаева.

Семен Резник ЗАВЕЩАНИЕ (Гавриил Семенович Зайцев)

Глава первая

Однажды, незадолго до своей кончины, заполняя слишком длинную и потому раздражавшую его анкету, вписывая в бесчисленные графы все эти «не был», «не числился», «не состоял», Гавриил Семенович натолкнулся на неожиданный вопрос: «Состояние здоровья?»

«Не знаю, — сердито ответил он, — к врачам до сих пор не обращался».

Может быть, в этом и была его главная и роковая ошибка…

Он лежал на больничной койке и ничего не ел. Тело его, никогда не отличавшееся дородством, таяло день ото дня с такою быстротой, что посещавшим казалось, будто они видят, как раз от разу опадает прикрывавшая его крахмальная простыня.

Он сохранял полную ясность мысли; он не обманывался относительно своей участи. И невольно задаешься вопросом: что передумал, что перечувствовал он в последние свои дни?..

Но как узнать, что чувствует птица, взмывшая, наконец, в голубую высь неба и в самый этот миг сраженная безжалостной пулей?

Осталось завещание, продиктованное им за три дня до смерти. Но что мог вместить листок, вырванный из ученической тетради? В нем деловые распоряжения, ясные и четкие, как воинские приказы. Их отдавал остающимся уходящий…

Он и жизнь свою стремился прожить так же: ясно и четко. По-деловому.

Таким и запомнился современникам. Прямая суховатая фигура, на которой полотняная рубаха лежала, словно френч на вышедшем в отставку военном. Твердая, уверенная походка, Поблескивающее пенсне на матовом аскетичном лице.

Но, вглядываясь в его портреты, ловишь себя на впечатлении, что пенсне не только усиливало его зоркость. Кажется, что оно служило еще и щитом, преграждавшим доступ в непростой мир его естества.

В молодости, в счастливые годы студенчества, он вел дневник — летопись первой своей, и единственной, любви.

В дневнике этом среди многого другого (нам часто придется обращаться к нему на этих страницах) есть такая запись:

«Я думаю, что у каждого человека должен быть свой, особенно любимый писатель, независимо от его крупности и значения вообще. Ведь друзьями мы называем не самых умных, разысканных какими-нибудь особенными путями людей, а тех случайных, но счастливо встреченных, в которых нашли отзвук своей душе»[2].

Стиль научных работ Гавриила Зайцева был так же ясен и четок, как стиль его жизни. Никакого риска, никаких сомнительных допущений Зайцев себе не позволял.

А любимым писателем своим, родственной душой назвал причудливейшего выдумщика и фантазера Эрнста Теодора Амадея Гофмана…

Его завещание начинается так: