Такую тему предложил Вавилов. Она была не совсем обычна для Зайцева: он привык говорить о хлопчатнике, о некоторых других культурах, а не о селекции вообще. Но ему был ясен замысел Вавилова, предлагавшего «подойти философски к хлопчатнику». На примере одной культуры следовало показать, каких результатов можно добиться, если работать планомерно, а не искать случайной удачи. Особенности роста и развития хлопчатника; влияние на него различных условий; разнообразие ботанических форм; происхождение отдельных видов; их эволюция и родственные связи — вот круг вопросов, которые изучал Гавриил Семенович и возглавлявшаяся им Туркестанская селекционная станция. Практическая селекция за ними как бы отступала на второй план. Но именно благодаря такому подходу Зайцев смог вывести сорта, которые уже занимали около половины всех хлопковых площадей в стране. Вавилов поощрял всестороннее теоретическое изучение растений, пропагандировал его среди селекционеров. Ведь многие еще работали по старинке: больше полагались на интуицию, чем на широкий научный охват проблемы. Зайцев в глазах Вавилова был теоретиком, давшим больше, чем кто-либо другой, практике. Его слово должно было прозвучать особенно весомо.
Съезд открывался 10 января, а у Гавриила Семеновича, как всегда, были дела в Москве. Вот и выехали заблаговременно, не дождавшись наступления нового, 1929 года. Оно даже и интересно: встретить Новый год вместе С учениками своими под стук вагонных колес.
Если б знал, что это последняя новогодняя ночь в его жизни…
После нее и почувствовал резь в животе.
Пустяки! Уж бывало такое. Немного полежать — и отпустит!..
Но не отпускала на этот раз резь.
Ну что ж (может, вспомнил недавнюю анкету), вот и обратимся к врачу — в соседнем-то купе первоклассный лекарь едет. Алексей Васильевич Мартынов! Можно сказать, первый в стране хирург, президент хирургического общества. Оперировал самого Ивана Петровича Павлова. Не совсем удобно, конечно, беспокоить человека в поезде, но ничего: врач всегда на посту. Алексей Васильевич и сам что-то такое говорил, когда в полночь чокались: «Со знакомством, Гавриил Семенович! С Новым годом! С новым счастьем!»
…Алексей Васильевич пощупал живот, улыбнулся в седые усы: после водочки да закусочки вагона-ресторана и не такое бывает. Полежать немного — и пройдет. А если невмоготу, грелочку приложить, от грелочки-то боль рассосется.
И точно ведь — рассосалась боль.
Как приехали в Москву, Гавриил Семенович носильщика звать не стал; сам потащил чемоданы к выходу.
Только потом, когда уж сидели в квартире брата за чаем, какая-то вдруг тоска сжала сердце, позеленел весь, осунулся, и никак не удавалось Николаю Семеновичу обычным балагурством своим расшевелить Гаврюшку.
А ночью опять схватило…
Николай Семенович разбудил соседа-доктора. Тот вмиг определил: не по его это части. Хирург нужен, а не терапевт. Хирург!
Утром Лидия Владимировна разыскала Мартынова.
Прямо на стол велел класть больного профессор, и никогда, может быть, не был так искусен опытный оператор.
Только, выйдя из операционной, едва силы нашел в глаза посмотреть Лидии Владимировне.
Ошибка!
Роковую ошибку допустил маститый профессор!.. Сам же на лекциях не уставал остерегать студентов: гнойный аппендицит требует немедленного вмешательства; если же условия не позволяют оперировать, то надо приложить лед, но ни в коем случае не грелку: она лишь ускоряет процесс и приводит к гангрене…
Не суждено было Гавриилу Семеновичу прочитать доклад о путях селекции…
Глава вторая
Ничто, казалось бы, не могло омрачить жизнь Семену Хрисанфовичу Зайцеву.
Выросший в бедности, он сам проложил себе дорогу и потому твердо стоял на ногах.
Мало кто так разбирался в сукнах, как Семен Хрисанфович, с ранних лет служивший по торговой части. И хозяин его, известный миллионер Александр Александрович Бахрушин, выказывал Семену Хрисанфовичу всяческое почтение; бывало, редкую делал честь: в гости наведывался с супругой. Ну и, само собой, не скупился, оплачивая его услуги.
В общем, Семен Хрисанфович горя не мыкал, хотя женился на сироте-бесприданнице, да еще с малолетними братцем да сестрицей, да слепой бабушкой на руках. Не поколебался взвалить на себя все заботы о родне юной жены Семен Хрисанфович — сильно душой прикипел к певунье. Зато и супруга платила ему преданностью и любовью. Да еще чуть не каждый год радовала пополнением.
Иные из детей — не без того — умирали в младенчестве; так ведь иначе и не бывало в те времена. Зато и выжили многие. Старшенький, Константин, — гордость и надежда Семена Хрисанфовича. За ним Сергей, Капитолина, Николай, Гавриил (он родился в 1887-м), Настя.
Анастасия Семеновна жива до сих пор; она помнит катастрофу, что разразилась в родительском доме. Вернее, не помнит, а знает. От матери. Мать не раз попрекала Настю, что все беды начались в год ее рождения, хотя не в рождении дочери крылось несчастье, а в кончине слепой бабушки.
Потому что после бабушки остался дом.
И леший попутал Семена Хрисанфовича.