«Вавилову Н. И. сообщить, чтобы принять меры привести в порядок работы…»
А ведь с каким радостным нетерпением именно в этот раз уезжал он со своей селекционной станции.
…Вот уже шестую зиму подряд, после того как затихала горячка уборки и подбивались итоги сезона, собирался он со всем семейством в путь-дорогу.
Готовились основательно.
Лидия Владимировна запасала провизию — четверо суток ведь кормить предстояло четыре рта. Гавриил Семенович прихватывал рукописи неоконченных статей, могущие понадобиться материалы. И начиналась у них вагонная жизнь.
Мерный перестук колес… Угольная пыль, пробивающаяся сквозь закрытые окна… Долгие, непонятно чем вызванные стоянки среди голой степи… Магическое слово «кипяток» на больших станциях…
Из Москвы Гавриил Семенович переправлял семью в Коломну (к родичам Лидии Владимировны), а сам — в Хлопком, где ждала его пропасть дел.
Нужно было согласовать и утвердить смету. Снова хлопотать об открытии на станции прядильной лаборатории (как вести селекцию хлопчатника на качество волокна, если не можешь испытать получаемую из него пряжу?). Ну и участвовать в совещаниях, делать доклады, отвечать на различные вопросы и запросы — его ведь числили главным экспертом по хлопчатнику. Но не любил Гавриил Семенович подолгу задерживаться в Москве: хоть и важные были у него здесь дела, но знал по опыту, что всего не переделать.
Он спешил в Ленинград.
В Ленинграде, на Исаакиевской площади, в большом трехэтажном дворце до революции помещалось министерство земледелия, а теперь располагался Институт прикладной ботаники — штаб научного растениеводства.
Здесь под руководством Николая Ивановича Вавилова разрабатывались планы важнейших операций по освоению растительных богатств Земли.
Вавилов уже объездил Иран и Памир, Афганистан и Абиссинию, страны Средиземноморья. Его сотрудники обследовали Турцию, Монголию, страны Южной и Центральной Америки. Предстояли экспедиции в Китай и Индию, Японию и Корею, и снова в Америку…
Из экспедиций в институт широким потоком стекались посылки с образцами семян. Семена поступали и от зарубежных ученых в порядке обмена. В институте растения изучали крупнейшие специалисты-ботаники.
Семена рассылались на опытные станции и пункты, которые Вавилов основал по всей стране. Там их высевали и исследовали в «живых коллекциях». Все практически ценное размножалось и внедрялось в производство, либо вовлекалось в скрещивания. Так по единой программе Вавилова осуществлялась великая и славная цель: поставить мировые растительные ресурсы на службу Советской стране.
Жизнь в «Вавилоне» (так сотрудники института называли свой дружный коллектив) кипела. Ежедневно поступали кипы книг и журналов на многих языках. Проводились совещания и семинары. Каждое сколько-нибудь важное событие в науке немедленно становилось предметом оживленных споров и обсуждений. «Мы научные работники, пока мы движемся», — часто говорил Вавилов, и это движение мировой науки, биение ее пульса, как нигде, ощущалось здесь.
В Ленинграде Зайцев подолгу работал в библиотеке, завершая статьи, подготовлявшиеся им в течение года, и отдавая их на строгий вавиловский суд. Здесь он посещал лекции собратьев по науке и сам, по настоянию Вавилова, прочитывал несколько лекций.
В ранней юности Ганя Зайцев купил по случаю «Собрание сочинений» Белинского. «С жадностью и возрастающим наслаждением» (так записал в дневнике) прочел все четыре тома и почувствовал, что «вырос на целый аршин».
Уезжая из Ленинграда, он тоже всякий раз чувствовал себя подросшим. Если не на аршин, то на несколько вершков. Шире. становились горизонты. И яснее дали. В Туркестане нечто подобное он испытывал всякий раз в начале осени: первые после изнуряющего летнего зноя дожди осаждали мелкую бурую пыль, воздух делался прозрачным и освеженным, и с балкона ивановского дома видны становились снеговые вершины далеких гор. И казалось, что ключевою водой промыл глаза. (Правда, Гавриил Семенович видел одним глазом; второй, поврежденный в детстве, сохранял силуэтное зрение.)
Да, с нетерпением ехал всегда Зайцев из далекого Туркестана в Ленинград, а на этот раз с особенным. Ибо предстояло событие небывалое. Вавилов устраивал смотр всех растениеводческих сил страны! И решил не праздничный парад провести, а проверить боевые порядки в деле. Называлось это — Всесоюзный съезд по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству.
Съезжалось на него около полутора тысяч человек.
Зайцеву надлежало прибыть со всем выводком своих учеников и сделать один из центральных докладов — «Пути селекции».