Землемер

Франка не тот человек, который долго раздумывает. Вот она уже спешит по деревенской улице, подобрав юбки и думая лишь о том, что зря она не поддела что-нибудь теплое, такая слякоть, а туман какой — домов не видно. Вокруг все как повымерло, да и то сказать, кто будет болтаться по улицам в семь утра? Все приличные люди давно заняты делом, лишь она одна ни при чем. От дома пекаря тянет запахом свежего хлеба и Франка сглатывает слюну — обычно, обслужив полковника и еще нескольких старших офицеров, она быстренько делала себе бутерброд-другой, а нет, так ела печенье с сыром и допивала остатки из кофейника. Теперь эта коза Хильда не пускает Франку в ее же буфетную, ну, постой, господь все примечает!

Два смутных силуэта видны сквозь туман, идут навстречу, еще два бездельника. Один явно офицер, видна фуражка, а второй… ой, как здорово, это Франкин дружок-семинарист, миленький, только о нем подумала! Франка останавливается, ее сердечко трепыхается в груди, как скворушка — какой же он, все-таки, хороший! Выша-агивает так, ноги дли-инные, как у аиста, и несет сверток, прижимает к груди, словно ребеночка. При мысли о младенце у Франки даже слезы от умиления навернулись. Она вытирает глаза ладонями, потом машет идущим и спешит им навстречу, забыв все свои беды.

Оказывается, они идут из санчасти, у поручика был приступ головокружения, и пришлось обратиться к доктору. Врач дал ему пилюль и сейчас уже все хорошо. А что же он такой бледный, если все хорошо? Франка щупает поручику лоб, а офицер — это господин Эберт — удивленно разглядывает милую парочку. Конечно, он же еще ничего не знает, вчера все так быстро случилось! Франка имеет полное право щупать поручику лоб, пусть она и не сестра милосердия. Франка быстро рассказывает все произошедшее у дверей буфетной и то, что она по этому поводу думает. Поручик реагирует на удивление вяло, а вот господин Эберт, похоже, все понял сразу, и даже то, что сказано не было, а только подразумевалось. Ого, Людвиг, говорит он, да ты рискованно играешь! Похоже, я тебя недооценил — не успел ты приехать, как уже наставил рога своему начальнику. Быстро! Что же ты теперь будешь делать? Насколько я знаю полковника, говорит Феликс дальше, он такое дело не оставит без последствий, держись теперь! Нет, на рапорт он тебя не вызовет, из-за буфетчицы-то — пардон, мадемуазель — но жизнь он тебе отравит крепко. Что же ты, не знал, на чье имущество покушаешься? Пардон, мадемуазель, еще раз.

— Я н-не покушался, — шепчет Пауль.

— Он не покушался, — твердо заявляет Франка. Она берет поручика под руку. — Это я покушалась.

Феликс скептически хмыкает и сообщает, что сам он не хочет иметь с этим делом ничего общего. Вы мне симпатичны, Людвиг, говорит он, но вы собственноручно роете себе могилу. Никто еще не шел наперекор желаниям полковника Мюллера, а те, кто, по собственной дурости, пытались, те… сами знаете где. Итак, господин Штайн, я вас сдал с рук на руки, извините, у меня дела. Еще увидимся. Честь имею, господин обер-лейтенант.

Феликс уходит в сторону, растворяется в тумане, как призрак, пропадает, нет его. Франка остается, она покрепче прижимается к руке своего поручика, она-то его не бросит. Пусть полковник только попробует что-то плохое сделать, тогда увидит — ему придется иметь дело с ней, уж она-то знает все его слабые места! Пойдем, говорит она, пойдем, что это у тебя, белье в стирку? Будет чистенькое, пойдем, давай я понесу.

Они идут сквозь туман, с голых веток деревьев срываются капли, мокрые бурые листья липнут к ногам, они совершенно одни в этом безмолвном бледном мире. Война, полковник Мюллер, его возможный гнев и угрозы, фрау Фейербах, как старая мышь сидящая в своем подполе, Феликс Эберт, еще одна корабельная крыса, и прочие нежеланные знакомцы отдалились, сделались зыбки и прозрачны, словно невидимка Вайдеман. Остались только эта бесконечная улица, туман, листья под ногами и Франка — тепло ее руки и уверенный стук ботиночек. Паулю все равно, куда и зачем они идут, только бы идти вот так, все дальше и дальше, не останавливаясь, не сомневаясь, всем сердцем ощущая, что больше не один. И пусть полковник Мюллер провалится в свою серебряную шахту.

За тысячу километров от него, на другом краю деревни, в маленькой, по домашнему обставленной комнате, полковник Мюллер сидит на краю кушетки, спустив босые ноги на ледяной деревянный пол, и, не отрываясь, смотрит на тренькающий зуммером телефонный аппарат, что стоит рядом на стуле. Пепельного цвета кошка, разлегшаяся на обеденном столе, неторопливо вылизывает лапу. Тикают часы-ходики, зудит телефон, молчит полковник. Наконец, не выдержав, он срывает с аппарата слуховую трубку:

— Проклятье, да!

Потом слушает, неожиданно успокоившись. Не сказав более ни слова, осторожно вешает трубку на крючок.

— Майор Райхарт найден в своем кабинете убитым, — сообщает он кошке. — Предполагают задушение.

Полковник вскакивает и принимается быстро одеваться, путаясь в подтяжках и чертыхаясь. Кошка разглядывает его, ожидая продолжения истории.