Землемер

Вот уже позволено смотреть и Пауль осторожно похлопывает мальчика по плечу — поднимайся, малыш. Карлхайнц отпускает изрядно теперь нервничающую кошку и распрямляется, моргая и улыбаясь Паулю. Тот, желая через Бьянку наладить контакт и с хозяином, тянется погладить животное, но кошка вдруг шипит, боком отползает от Пауля и машет в воздухе лапой, полной острых когтей, секунда — и у Пауля уже вспухают на тыльной стороне ладони четыре глубокие царапины. Пауль ойкает и прижимает пораженную руку к груди, внимательно разглядывает раны, от вида крови у него на мгновение даже кружится голова и подступает ком к горлу.

— Что там такое? — интересуется Франка, заправляя блузку в юбку. Пауль протягивает ей раненую руку, держа ее словно для поцелуя.

— Вот что со мной сделала злая, хитрая кошка! — говорит он и обижено дует губы. Франка бросает на царапины лишь беглый взгляд, большего они, по ее мнению, не стоят.

— Заживет, — говорит она. — До свадьбы все заживет.

Карлхайнц что-то укоризненно шепчет кошке и грозит ей пальчиком. Потом снова тянется ее обнять, но кошка демонстративно отходит подальше, усаживается под стулом и принимается нервно вылизываться.

— Так ты учишься здесь, мой сладенький? — спрашивает Франка, втыкая в волосы последние шпильки.

Карлхайнц важно кивает, да, он здесь учится.

— Конечно, — говорит он, — ведь я победил на математических соревнованиях. Я очень быстро считаю. Поэтому меня направили сюда.

— В школу?

— В интернат. Я же вундеркинд, понимаете? — но Франка не понимает.

— Ты же еще маленький, — говорит она.

— Я не маленький, — заявляет вундеркинд. — Я буду компонистом, как фон Кранцлер. Я хорошо учусь.

— Чему же вас учат? — спрашивает Пауль, баюкая на груди больную руку.

— Латинский, родная речь, новая алгебра, статистика, сферическая геометрия, динамика газов, гимнастика и теория вероятности. Настоящая компонистика будет только в следующем году.

— Бедненький мой, — говорит Франка и гладит мальчика по голове.

— Господин Людвиг, а вы тоже компонист? — как равный равного спрашивает это дитя.

Пауль на секунду теряется.

— Э-э… Я геодезист-оператор, — произносит он осторожно. — Но я закончил академию в Берлине.

Артиллерийское училище в Ницце, поправляет он себя мысленно, причем, только два курса. Геометрии нас, правда, учили, но простой, не сферической.

— Я тоже поеду в Берлин на следующие Римские Игры, — заявляет Карлхайнц. — Я поклялся выиграть Венок Цезаря хотя бы в одной из дисциплин.

— Что выиграть? — хмурит брови Пауль.

— Золотой Венок. Лучше бы, конечно, по алгебре, это более почетно. Но по динамике будет тоже неплохо. Я могу — я уже говорил, что я быстро считаю? Вот задайте мне вопрос, задайте!

— Какой вопрос, мой хороший? — говорит Франка.

— На умножение трехзначных чисел. Или даже четырехзначных!

Франка беспомощно смотрит на Пауля, тот теребит ухо.

— Хорошо, — решается он. — Сто умножить на сто.

— Это же слишком просто, — разочаровано тянет мальчик. — Десять тысяч. Это не надо считать, это я наизусть помню. Задайте еще, посложнее!

— Ладно, тогда… э-э… двести тринадцать умножить на триста двенадцать…

— Шестьдесят шесть, четыреста пятьдесят шесть! — рапортует вундеркинд без малейшей задержки и широко улыбается, довольный.

— Минутку, я должен проверить, — говорит Пауль. Он отходит к классной доске, отыскивает мел и тратит минуту, чтобы умножить числа столбиком. Карлхайнц трется рядом и заглядывает ему под локоть.

— Да, угадал, — растеряно говорит Пауль, закончив расчеты.

— Я не угадываю, я мультиплицирую, — гордо заявляет Карлхайнц. — Я считаю как машина, графами.

— Графами? — Пауль немного злится на себя. Что это он, как дурак, лишь повторяет за мальчишкой последнее слово? Пауль же вчетверо его старше, не значит ли это, автоматически, что и вчетверо умнее? Причем, как минимум…

— Да, графами, как пневморасчетка, вот так, — гениальный ребенок забирает у Пауля мел и принимается чертить на доске какую-то решетку из линий. Потом, разделив по какому-то, одному ему понятному принципу, получившийся чертеж пунктирными линиями на неравные части, быстро подсчитывает, сколько пересечений линий содержит каждая область. Мел так и стучит, числа пишутся рядом с рисунком, по кругу — шесть, еще шесть, четыре, пять и снова шесть — странным образом получается правильный результат.

Пауль потрясен. Умножение в столбик, по сравнению с этим самоновейшим методом, выглядит дремучим средневековьем.

— Значит, вот как считает машина, — бормочет он убито. Его приподнятое настроение в одну секунду портится. Ему кажется, что из-за меловой решетки, нарисованной на доске, доносится смрадное дыхание Полифема.

— Ладно же, — говорит он вдруг. — Сколько будет девять тысяч восемьсот девяносто семь умножить на восемь тысяч восемьсот восемьдесят восемь?!

Пусть щенок запутается в своих линиях, злорадно думает Пауль, искоса следя за Карлхайнцем. Тот крепко зажмуривается, теперь аж на целых две секунды. Затем Пауль обреченно выслушивает поток чисел и даже не пытается их проверить. Да и зачем, и так понятно, что чудовищный ребенок не ошибся.