Землепроходцы

Это кричал на площади перед приказчичьей избой Колмогорец. К нему, бросив крепостные стены, спеши­ли люди Кузьмы Вежливцева, бежал крепостной люд, привлеченный грозными словами. Вскоре на площади все кипело. Заранее готовый ко всяким неожиданностям и все-таки захваченный врасплох Словом государевым, на крыльцо приказной избы выскочил одетый в мали­новый кафтан Петриловский. В обеих руках его были заряженные пистоли. При появлении приказчика на пло­щади легла тишина. Слышался только скрип снега под ногами толпы.

— За кем ты знаешь Дело великого государя, Кол­могорец? — громким резким голосом спросил Петри­ловский.

— За тобой, аспид и кровосос! — смело ответил Колмогорец. — Я заявляю, что ты правишь Камчаткой не по разуму и по воле государевой, а по одной своей корысти. Я обвиняю тебя в разбое и насилиях. На твоей совести смерть Алексея Бураго, на твоей совести кровь многих неповинно брошенных под батоги казаков, сле­зы инородцев. Где наше казацкое жалованье, поло­женное нам государем? В твоих сундуках и амбарах! Разве не грабеж и разбой это? Я обвиняю тебя в том, что ты из ясачных сборов кладешь одного соболя в го­судареву казну, а двух в свои собственные амбары. Кто ты есть после этого, как не вор и грабитель? И раз­ве не место тебе в тюрьме?..

Речь Колмогорца затягивалась, и Петриловский вы­играл несколько драгоценных минут. К крыльцу сбе­жались верные начальнику казаки. Всех их оказалось до двадцати, и они оттеснили толпу от крыльца.

Увидев, что опасность миновала, Петриловский под­нял руку, будто бы собираясь отвечать Колмогорцу. На самом деле это был знак затесавшемуся в толпу Бражнику. Тот выхватил из-за кушака пистоль и вы­палил. Пуля ударила в косяк на сажень от плеча Пет­риловского.

— Бунт! — закричал Петриловский. — Вот для че­го тебе, Колмогорец, понадобилось заявлять на меня Слово! Мне ведомо давно, что вы измыслили с Вежлив­цевым взбунтовать казаков и порешить меня, верного слугу государева. Все твои слова — ложь и вымысел!

И в этот момент вместо ожидаемых монахов в кре­пость ввалилась толпа отправившихся вчера на Елов­ку верных Петриловскому казаков. Выстрел Бражника послужил для них сигналом к действию. Молча и дело­вито расталкивая толпу, они выискивали на площади тех, чьи имена были им заранее известны, разоружали и скручивали им руки.

Одними из первых были схвачены Вежливцев и Кол­могорец. Петриловский, заложив руки за спину и по­качиваясь с носков на пятки, почти со скукой следил за тем, как хватали бунтовщиков. Все шло по плану.

По приказу Петриловского на площади расчистили место и поставили туда козлы. К козлам подвели Колмогорца, сорвали с него одежду. Начальник Камчатки спустился с крыльца, приблизился к своему пленнику.

— Нехорошо, нехорошо, Колмогорец, — недобро усмехаясь, проговорил он почти в самое ухо бунтовщи­ку. — Сейчас тебя будут бить, пока ты не проглотишь Слово государево. Или, может, ты это по дурости ляп­нул? Тогда откажись при всем честном народе.

— Не откажусь! — глядя с ненавистью в ледяные глаза Петриловского, ответил Колмогорец. — Ты не смеешь бить меня. Меня должен выслушать якутский воевода.

— Должен-то должен, — по-прежнему усмехаясь, согласился Петриловский. — Да только больно далеко отсюда до воеводы. — И, повысив голос, приказал: — Кинуть на козлы! Бить за бунт и за напраслину, пока сей червь дыхание не испустит!

Уже много раз опустилась на спину Колмогорца ре­менная плеть, когда неожиданное появление в крепости незнакомых людей резко изменило весь ход событий.

Широкоплечий человек со строгим, почти суровым лицом, медным от загара, и густой гривой русых во­лос, выбивавшихся из-под шапки, крупными шагами по­дошел к Петриловскому и решительно приказал снять Колмогорца с козел.

Петриловский опешил.

— Это приказ — мне?

— Тебе, если ты и впрямь приказчик Камчатки.

— Да кто ты таков, чтобы мне приказывать? — нерешительно запротестовал Петриловский, меж тем как невесть откуда появившиеся рослые монахи, не ожидая конца этого столь удивительного разговора, сняли Колмогорца с козел и унесли в ближайшую избу.

— А ты вглядись повнимательнее, может, при­знаешь, — отозвался незнакомец.

Петриловский мучительно соображал, где он видел эти висячие брови, этот требовательный взгляд карих глаз, густую бороду цвета спелой ржи.

— С-Соколов? — проговорил он наконец.

— Ну вот, видишь, узнал. Стало быть, знаешь и то, что я тоже казачий пятидесятник, как и ты сам.

— Прибыл сменять меня? — осевшим голосом спро­сил Петриловский.

— О смене говорить пока рано. У меня приказ якутского воеводы провести ревизию твоей службы — дошли вести о том, что ты занялся разбоем. Вот и про­верим, так ли это! — Соколов старался говорить те­перь громко, чтобы его слова были слышны всем на площади. — А второе дело у меня — вывезти с Кам­чатки государеву ясачную казну. Мы проложили по указу государя путь морем.

Узнав, что вновь прибывший человек действует по указу самого государя, казаки отшатнулись от Петри­ловского, и вокруг него образовалась пустота. Видя не­минуемую свою гибель, начальник Камчатки решился на крайнюю меру: