Земли семи имён

Снаружи снег бархатными валиками скопился на деревянных рамах. Из-за этого на стёклах частого переплёта, словно мягкой кистью, были выведены белые полукружья. Высоко под потолком звенели серебряные ключи, их тени ложились на каменный пол нечётким узором, а очажные искры стреляли в переплетения теней рыжим, золотым и алым…

Лютник забрал у неё шаль, на которой алмазной сеткой сиял стаявший снег. Взял побелевшие холодные пальцы в свои ладони и принялся растирать.

Хедвика не убрала рук. Чего греха таить – она и вправду замёрзла, а здесь было хорошо и тихо, и так теплы были его пальцы…

Видимо, их поджидали. Стоило Хедвике очнуться от странной дрёмы наяву, как на столе появилось блюдо с ломтями орехового хлеба и две глубокие чашки с обильными шапками пены.

– Выпьем за ведьм. Проницательных, весёлых, сильных духом – таких, как ты!

– Что это? – тщетно прикрывая ладонями по-прежнему алые щёки, спросила Хедвика.

– Эггног. Роскошь суровых краёв. Напиток северных эльфов, отчаянных странников и диких сердец.

Тихо было кругом, словно белая ведьма украла звуки. Звуки и времена.

– Выпьем… – эхом отозвалась она.

Убаюканная колыбельной, Хедвика выпустила из рук стакан и, склонив голову, задремала тревожным сном, какой бывает в зимние сумерки у гаснущего камина, когда рядом владыка воров, а впереди снежное поле да туманная гроза…

Очнулась на площади, знакомой и незнакомой. Вывеска пекаря, лавка менялы, перила с облетевшей краской… Мастерская Грегора!

– Не стал тебя будить, виноградная, – помогая ей выбраться из возка, произнёс Файф. – Вот ты и дома. Серебро за пыль у тебя в кармане – передай Грегору от меня, будь добра. А если захочешь снова прогуляться, позови по имени. Приду.

И растаял в снегу вместе с возком, как не было.

– Ох, магию понапрасну тратит куда ни попадя, – вздохнули у неё за спиной. Она обернулась и увидела Грегора. Нашарила свёрток с монетами, протянула мастеру. – Спасибо, – чопорно ответил он. – Вот ведь Файф-проныра… Ну, как прогулка, виноградная моя?

Хедвика с растерянной и робкой улыбкой глядела на Грегора, но не видела ни дрожащего от ветра мастера в засаленной рубахе, ни облупленных стен мастерской, а только белую нить бесконечных улиц, на которую, словно янтарные бусины, низались огни, фонари, искры…

– Пойдём в дом, – ласково произнёс мастер, беря её за плечи. – Замёрзнешь стоять. Хочешь помечтать, так лучше в тепле. Идём.

Она послушно вошла в мастерскую, сняла шаль, повесила её на спинку стула и села сама. Грегор поставил перед ней дымящийся стакан. Хедвика вспомнила белую шапку сливочной пены на горько-сладком, усыпанном корицей эггноге и улыбнулась.

А позже, готовясь ко сну, заметила, как, блеснув, выкатилось что-то из складок платья. Подумала было, серебряная монета выпала из свёртка. Нагнулась поднять… сизо-серебристая, что его глаза, ягода жимолости лежала меж половиц. Только дотронулась, как стебель обвил средний палец и окаменел. Следом и ягода затвердела, затуманившись серебряной оправой.

– Браслет был, брошка, теперь кольцо. Чего же дальше ждать, лютник-дудочник?.. – тихо спросила она.

– Спи, – прошелестело за окнами. – Спи…

10. Образы и иллюзии

С утра мастер Грегор поглядел в её отрешённое лицо, склонил голову, поскрёб щетину. Негромко сказал, словно размышляя:

– Вот сегодня, может, и можешь попробовать.

Что попробовать – и без объяснений понятно было Хедвике.

С тех пор как она узнала, откуда каменная пыль берётся, исчезла первая её мечта – научиться отовсюду извлекать магию. Да, есть ворожба и волшебство в камнях и птицах, в деревьях и в ягодах, в ветре и тишине. Но только из синего шара могут её руки человеческие добыть. Что же… Зато есть тропы и площади, поля и луга, где колдовали, и каменная пыль там впиталась в землю, как в морщинистые ладони Грегора. Сколько её скопилось за все времена? Сколько синих шаров можно сохранить, её вытянув?..

Но для этого надо изучить, дотронуться, понять, что она такое, эта пыль, какова она – живая и в какую секунду мёртвой становится.

А потому нужно самой обколоть синий шар.

Уже несколько раз она просила об этом. Сердце сжималось, и руки наливались дрожью и горячей тяжестью, но бралась за молоток, и только морщинистая рука Грегора останавливала её от первого удара.

– Час придёт – тогда попробуешь, – неизменно и непреклонно отвечал он. – А так только шар испортишь своим состраданьем, неумением.

Но вечер шёл за вечером, руки крепли, пальцы всё ловчее справлялись с инструментом, и камень уже не выскальзывал из ладоней. С тех пор как в Грозогорье задул первый зимний ветер, всю черновую работу для дворцовых заказов делала Хедвика. Одно из колец – тяжёлое, медно-коричневого янтаря в оправе красного золота – она и шлифовала сама. Кольцо было, что осень, дунь на него – и полетит золотая пыль, пойдут большие волны, иссушат листья, навлекут тучи…

А сегодня мастер наконец протянул ей молоток и указал на деревянную подставку, в которую клал шары.

– Вот тебе первый. Он с гнильцой, ты уж не обижайся. Вдруг испортишь – боюсь. А этот раскурочить не так жаль…