Земля 2.0 [сборник]

Шел сто одиннадцатый сол. Я собирал первый урожай томатов, это был торжественный и очень ответственный момент моей жизни. Я предпочел бы остаться с моими помидорушками тет-а-тет, но на койке в затененном углу лежал Жан Батист и читал, шевеля воспаленными губами, Евангелие. Открытые потолочные форточки мелко вибрировали, отзываясь на прикосновения ветра. Вкрадчиво шептала листва. Я изо всех сил старался не увлечься мысленной беседой с моими зелеными друзьями и не заговорить с ними вслух.

Что-то заставило меня поднять взгляд и посмотреть сквозь стекло в сторону примыкающих к лагерю пустырей и темной громады Отца над ними.

Со скалы, увенчанной крестом, падал человек. Он летел, раскинув руки, словно сам был символом нашей веры, и ветер трепал его рясу. Падение длилось несколько мгновений, я не услышал ни вопля, ни вообще каких-либо звуков громче поскрипывания форточных петель. Я почувствовал, как человек упал. Земля вроде как вздрогнула. Но характер этой дрожи был не физическим, а скорее эмоциональным.

То, что я увидел, не укладывалось в голове. Поэтому еще секунд десять, находясь в ступоре, я механически срывал с веток плоды и бережно складывал в ведерко.

Брат Жан Батист отложил Евангелие, раздвинул ветви Франчески и Анджея, приник к стеклу. На его побелевшем лице выступила обильная испарина.

Ступор отступил, я метнулся к выходу из оранжереи. Ведерко перевернулось, и по дорожке покатились спелые помидоры. Жан Батист, неразборчиво бормоча по-французски, схватил залатанные носки, которые он повесил сушиться на изножье койки, но потом плюнул и запрыгнул в сапоги босиком.

Со стороны лагеря к месту трагедии уже спешили братья Маттео, Томаш, Яков и Аллоизий.

— Позовите професса! — на бегу потребовал Яков. — Позовите кто-нибудь професса!

Но никто не откликнулся на его просьбу, все продолжили движение к Отцу.

— Кто там был? — задыхаясь, спросил Жан Батист.

— Брат Михаил собирался покрасить крест, — проговорил Томаш.

— Брат Михаил? — Жан Батист в ужасе схватился за голову. — Нет, Господи! Пожалуйста, нет!

Когда до места гибели нашего брата осталось метров двадцать, все невольно перешли на шаг и далее двинулись едва ли не крадучись. Дело было не в том, что мы хотели отсрочить встречу с неминуемым или малодушничали. Просто в тот момент у нас опустились руки, а в сердца прокралось отчаяние.

Мы вошли в густую тень. От вершины веяло холодом. По небу ползли тучи, цветом и фактурой похожие на наши кровавые плевки. Новый Марс казался нам как никогда чужим и неприветливым.

Все тяжело дышали, кто-то постоянно кашлял. Жан Батист нервным движением пытался убрать с глаз спутанные волосы, но они снова падали ему на лицо. Экзорцист Аллоизий постоянно озирался и принюхивался, словно ожидал почуять запах серы; его глаза нездорово блестели, а из полуоткрытого рта вырывались слабые то ли вздохи, то ли стоны. Томаш шел практически строевым шагом, видимо, проснулись его солдатские инстинкты. Яков был сосредоточен и одновременно — растрепан, можно было подумать, что он только-только испытал на себе посадочные перегрузки. Маттео чесался, как пес, которого заедают блохи.

— Михаил… — констатировал Томаш и перекрестился.

Бедняга лежал лицом вниз на груде щебня. Его руки были раскинуты, словно он продолжал падение. Мокрые волосы походили на разлитую черную смолу. Возле тела валялись куски разбившегося вдребезги кочана огородной капусты. Эта деталь перетянула мое внимание и привела в шок. Капуста? Откуда она у брата Михаила? Уж точно не из моей оранжереи.

Я наклонился и потрогал один из сочащихся влагой кусков. На ощупь — что-то мягкое, совсем не похожее на растение.

— Что ты делаешь, болван? — зашипел на меня Яков. — Это его мозги!

Я поспешно отдернул руку от страшной находки и вытер палец о рясу. Брат Яков прошел вперед, пихнув меня плечом. Маттео и Жан Батист взяли с двух сторон и осторожно перевернули изломанное, тряпичное тело. Я опустился на колени, воздух Марса для меня вдруг стал снова мертвым: гортань сжало стальным обручем.

— Что ж, Михаил-Михаил… — сокрушенно проговорил Аллоизий. — Выходит, ты стал первым нашим святым… Такова Божья воля…

После этих слов я уже не мог сдерживать рыданий. Меня трясло, слезы были горячи, словно лава, и обжигали щеки, рот заполнила тягучая слюна, а из горла вырывались нечленораздельные возгласы, которые могло издавать скорее умирающее животное, чем человек.

— Франциск! Принеси носилки! — потребовал Яков. — Франциск, ты слышишь, что тебе говорят?

Мой добрый Яков дал мне несложное задание, чтоб я не утонул в пучине горя и безумия. Я с благодарностью ухватился за протянутую руку помощи.

Брат Михаил мертв, а Маттео вместе с Жаном Батистом копают ему могилу. Тело лежит на верстаке под пластиковой крышей мастерской. Чтобы скрыть увечья, покойника с ног до головы спеленали светоотражающей пленкой со «Святого Тибальда». Професс пытается написать проповедь, чтобы прочесть ее во время погребения, но не находит слов…

С трудом верилось, что все это происходит на самом деле.