Земля 2.0 [сборник]

Я присел на камни и тут же заметил на склоне соседней дюны трепет: как будто клочок цветной ткани запутался в сухих стеблях крестоцветов. Кашель как рукой сняло, я метнулся на движение, позабыв про оставленный посох. Пробежал, шумно дыша и поднимая сапогами пылищу, выхватил из рюкзака самый большой контейнер, сдвинул дрожащими пальцами крышку…

Это было крупное чешуекрылое: фиолетово-черный мотылек размером с воробья. Его метаморфоз, очевидно, только-только завершился. Крылья — как свежие лепестки едва раскрывшегося бутона. Они завораживали своей нежностью и хрупкостью. Мотылек цеплялся лапками за стебель и сонно трепыхался, не решаясь взлететь.

«Великолепно! Великолепно!» — приговаривал я, аккуратно запихивая «добычу» в контейнер. Мотылек тут же принялся шуршать — обследовать узилище. Я осмотрелся и буквально под ногами обнаружил полуразрушенную кукольную колыбельку из глины. Вот откуда выбралось мое чешуекрылое!

Пока я разглядывал, стоя на четвереньках, кокон из сухой почвы, кто-то поднялся на дюну за моей спиной. Скатились несколько мелких камней, едва слышно хрустнули реброцветы, похожие на торчащие из земли селедочные позвоночники.

Я обернулся: склон и гребень дюны были пусты.

— Яков? Маттео? — Я был уверен, что на мой зов откликнется кто-то из братьев. Скорее всего — Яков. Почему? Потому что он чаще других выбирался в предгорья за образцами. А еще — потому что мне очень хотелось порадовать его своей находкой.

Когда же мне никто не ответил, я искренне удивился. Все это походило на неуместный розыгрыш.

— Яков! Томаш! — продолжал звать я, но пустошь откликалась лишь ноющим гулом песчаной мошки и колючим дыханием ветра.

Неожиданно я понял, что моего посоха на прежнем месте нет. Я прекрасно помнил, где сидел, переводя дыхание: земля возле пористого камня была изрядно заплевана. Посох я оставил рядом, но теперь он исчез. Куда он подевался? Ветром все-таки его сдуть не могло…

Затем мне в деталях вспомнилось расплющенное лицо брата Михаила. Оно проявилось поверх марсианского пейзажа и оставалось перед моим взором, куда бы я ни повернулся. Тогда стало ясно, что работы сегодня в поле не получится и что лучше не жадничать, а довольствоваться добытыми образцами, среди которых чего стоил один только мотылек. Нужно было признать, что нервы мои все еще не в порядке, и не пытаться гнуть железо.

Я поправил лямки рюкзака и отправился в обратный путь. Мое тревожное состояние назойливо подталкивало обернуться, но я сопротивлялся этой истерии, как мог.

Никогда прежде путь в лагерь не казался мне таким долгим.

В лагере что-то шло не так. Со стройплощадки не доносилось ни звука. Ни малейшего движения, лишь поднимались над прилегающими пустырями невысокие смерчи. Ни голоса руководителя миссии, раздающего указания, ни ворчания Маттео, ни импульсивных речей Якова…

Навязчивый страшок, который поселился в моей душе во время прогулки в пустоши, грозил перерасти в настоящую панику. Я завертел головой: пусто, кругом — пусто. Глаз начал подмечать тревожные детали: там — небрежно брошенный в пыль инструмент, здесь — неплотно запертые двери мастерской.

А потом я увидел братьев: они бежали друг за другом по тропе, ведущей на западный склон Отца. Не теряя ни секунды, я кинулся следом. Сердце мое болезненно пульсировало, а в ушах стоял ноющий писк, будто в моей несчастной больной голове поселилась туча марсианской мошкары.

Что-то стряслось, когда я был в пустошах. Что-то ужасное.

…Братья остановились на скальной террасе на середине подъема к вершине. Я уже понимал, в чем дело, и мне хотелось рвать на себе волосы и кричать диким ором. Монахи обступили мертвое тело: у нас была очередная потеря. И на сей раз это был не несчастный случай, на сей раз это было убийство.

Брат Станислав отправился на западный склон, чтобы очистить от пыли солнечные панели. Это была, что называется, ежедневная рутина: несложная, монотонная работа, отбирающая несколько часов времени. Единственным приятным моментом в ней была возможность любоваться суровой красотой Terra Innocentiae с высоты.

Время, отведенное на регламентные работы с солнечными панелями, прошло. Професс Габриель заметил, что выработка электроэнергии продолжает падать, и отправил разобраться, в чем дело, Маттео и Аллоизия.

Братья, едва начав подъем, смекнули, что произошло непоправимое, и позвали остальных. Солнечные батареи, распложенные по две-три на каменных уступах, были сдвинуты, одна вообще лежала фотоэлементами вниз. На стойках темнели пятна крови.

Когда брат Станислав чистил панели верхнего ряда, кто-то подошел к нему и ударил в горло чем-то острым. Станислав умер не сразу, он цеплялся за жизнь, как мог. Рана не позволяла ему кричать, он пытался добраться до лагеря. Он шел вниз по склону, хватаясь за панели, но на каком-то этапе потеря крови и болевой шок сделали свое дело. Станислав упал с одного уступа, со второго, перевернул батарею, пытаясь подняться… и отдал Богу душу.