Написав Александеру сообщение, он получил ответ с согласием и стал ждать, когда надо будет выйти, чтобы прийти к назначенному времени.
Последний визит к публицисту длился больше обычного.
Адриан не решался рассказать ему о своём сне, бывшем ещё в прошлом году и который он всё еще помнил. Он хотел общаться с Александером на серьёзные темы, несмотря на совет Александера не думать ни о чём серьёзном. Ему было интересно послушать специалиста, хотя Александер ни разу не был специалистом, у него нет исторического или философского образования, он просто является любознательным эрудитом с широким кругозором.
– Вы говорили, что служили в молодости два года.
– Да.
– Почему только два? Вы просто хотели заработать?
– Именно. Я также хотел испытать себя. Испытал и понял, что в данном месте мне нечего делать, pardon.
– Pardon?
– Потому-что я сейчас общаюсь с человеком из данной структуры. – говорил Александер, перебирая свои документы.
– Можно поинтересоваться, что вам не понравилось?
Александер обернулся и странным взглядом посмотрел на Адриана, сказав:
– Вы знаете, я сейчас в несколько неудобном положении, я вынужден делиться своей личной жизнью и, кроме того, я достаточно смутно помню тот период, который был около тридцати лет назад. Я могу поделиться воспоминаниями, но вы, думаю, ничего нового для себя не услышите. Вы знаете это получше меня…
– Если вы не хотите, я не настаиваю…
– Вот и славно…
Александер начал нажимать на сенсор, надетый на левую руку, и присел. Между ними возникло неловкое молчание, которое прервал Александер:
– Знаете, друг мой, эти темы довольно щекотливые, особенно для нас с вами, но я готов откровенничать и поделюсь своим мнением… – говорил Александер, переводя взгляд.
– …Если б оно того стоило, я бы, может, и дольше служил. Сейчас я домосед, у которого от своего затворничества стало хуже зрение, но в молодости я был сравнительно активным и мне не сиделось на месте, поэтому я был в армии.
Всё бы ничего, скучно там не было, но я понимал всей этой муштры, дурацких построений, ведь, согласитесь, в реальной перестрелке строевой шаг целой толпы полезен, э-э, разве что вражеской артиллерии, которая может одним ударом положить всю марширующую компанию. Я не понимал всей этой военной лирики, война ведь дело довольно нелицеприятное, и романтизировать её могут разве что люди, которые не имели с этой «тварью» дело…
– У нас говорят, что, если бы не армия, нас бы уже давно сожрали… – перебил его Адриан.
– Если бы Хартс возбудил чей – то «аппетит», то, думаю, нас бы в любом случае раздавили. Вам, должно быть, вернее знать, но сейчас война ведётся не столько оружием и муштрой, сколько коварством и хитростью. Без вооруженных сил не обойдётся ни одно нормальное государство, но в наше время эффективнее вести так называемую «тихую войну» с использованием слабых мест оппонента типа ресурсов, экономики, вообще, всё что угодно, не говоря уже о спецслужбах…
– А какого вы мнения о нашей службе безопасности?
Александер подумал и ответил:
– Я не знаю эту «кухню», но предполагаю, что от любых спецслужб она отличается только названием.
– В одной вашей публикации вы писали, что «церковь оскудела, а инквизиция осталась». Я, может, не к месту это сказал, но, просто из интереса, о чём это вы?
Александер, подумав про себя «как журналюга», ответил:
– О том, что всё, что у нас ассоциируется с этим древним словом «инквизиция», осталось и сейчас. Религию, в общем то, несправедливо обвиняют в этом набившем оскомину старом слове, потому-что современность от Средневековья недалеко упало. Несправедливо обвинять религию в невежестве или жестокости людей, которые жили «до Всемирного потопа», образно выражаясь. Всё это было и есть после Средневековья.
– Ну, да…
– Да, да. Времена Джордано Бруно или Анны Франк, в принципе, никуда не делись. Сейчас работают старые принципы. Законы, права и обязанности кончаются там, где начинается реальная власть и влияние. Это право сильного, принцип пищевых цепочек.
– Работа сделала меня реалистом, но вы меня сделаете пессимистом.
– Вы знаете, я вообще удивлён, как вы с вашей работой можете со мной так спокойно общаться, и откуда у вас находится время на такой досуг. Вы часом не агент? А то, может, вы входите ко мне в доверие и добываете информацию? – спросил с иронией Александер.
– Нет, точно нет. – улыбнулся Адриан.
– Я не знаю, врёте вы или нет, но я, поверьте, не обладаю никакой полезной информацией для вашего начальства, а за вольнодумство вы уж извините…
– Я от себя пришёл и разговариваю, меня никто не подсылал.
– Точно? – сказал Александер, смотря на него исподлобья.
– Точно.
– Ну, надеюсь…
Он встал и стал расхаживаться со своей сигаретой.
– Недоверяете вы мне… – сказал Адриан.
– Жизнь такая, что, как написано, «всяк человек ложь». Вы с вашей службой должны знать это лучше других. Мы как люди живём в условиях той же борьбы за существование, что и в дикой природе…
Александер оставил сигарету в зубах и взял руками две картины, стоявшие задней стороной к студии. Он положил их на стол и перевернул.